Бебутова, Елена Михайловна (1892-1970)
Творческий облик художницы Е. Бебутовой заслонен в нашей памяти тем ее образом, что возникает на знаменитых портретах кисти Павла Кузнецова. Эти изображения необыкновенной поэтической силы отодвинули в сторону и ее житейское обличье. Мало кто вспоминает Бебутову немолодой и усталой — в культурной памяти живет величественная, холодновато-суровая, с узким загадочным лицом Муза художника. Обязанности Музы большого мастера всегда обременительны. Елена Михайловна Бебутова выполняла их на протяжении пятидесяти лет. Ее собственная биография словно растворяется в биографии мужа, но этого никак не скажешь о ее творчестве, которое сохраняет серьезную и колючую самостоятельность. Ко времени знакомства с Павлом Кузнецовым, уже известным живописцем, позади у Бебутовой были годы учения в Рисовальной школе Общества поощрения художеств, где она занималась у А.Рылова. Весной 1917 года Бебутова становится секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины. Здесь художница и познакомилась со своим будущим мужем. В те же годы она пробовала свои силы в качестве помощника декоратора в Малом театре.
Интерес к театру был свойствен среде той высокопросвещенной интеллигенции, к которой принадлежала старинная семья Бебутовых. На вопрос анкеты о социальном происхождении Бебутова ответила так: "Армянское, княжеское". Дед художницы, генерал В.Бебутов, был сподвижником Ермолова, отец — видный инженер-путеец, причастный к пуску первого трамвая в Москве, мать — музыкантша, брат — одаренный театральный режиссер В.Бебутов. В этой семье были равно чтимы предания русской и армянской старины. Дети получали здесь европейски основательное образование. Знание языков, истории, литературы воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Театр, живопись, музыка естественно входили в их жизнь. Рано лишившись отца, Бебутова начала зарабатывать на жизнь, став художником-декоратором. Это был важный для художницы опыт. Бебутова сразу смогла оценить необыкновенную значительность живописного дара Павла Кузнецова (его работы она знала еще до знакомства с ним самим). Особенно близок оказался Бебутовой образ Востока — центральный образ кузнецовской живописи тех лет.
Всю жизнь Бебутова намеренно держалась в тени, однако вовсе не превратилась в тень своего мужа. Она работала упорно и постоянно. Можно предположить, что Елене Михайловне принадлежит важная роль в выработке общих эстетических позиций обоих художников. Павел Кузнецов был человеком, как известно, совсем не литературного склада. Он высказывал свои мысли с пленительной корявостью детской речи. Воспитанный на поэзии символистов, он воспринял от нее чуть расплывчатую экзальтированность. Совсем иное дело Бебутова. Она человек рационального склада. Ясность мысли, определившая конструктивную четкость ее композиционных и цветовых построений, лежит в основе творческих деклараций, под которыми стоят подписи обоих художников. Бебутова принимала самое деятельное участие в выработке программы общества "Четыре искусства" — художественного объединения, чьи задачи формулировались так: "Реализм овеян действенной романтикой. Острое живописно-цветовое мироощущение, поиски новых выразительных конструктивных форм должны возбуждать эмоцию и находить доступ к сердцу человека".
В Общество вошли такие значительные живописцы, как К.Петров-Водкин, М.Сарьян, Л.Бруни, К.Истомин; архитекторы И.Жолтовский, А.Таманян, В.Шуко; скульпторы А.Матвеев и В.Мухина, графики В.Фаворский, Н.Феофилактов, В.Милашевский, П.Митурич, Н.Купреянов и другие. Кузнецов был избран председателем Общества. Бебутова принимала активное участие в выставочной и организационной работе.
Первая выставка Общества состоялась в 1925 году, но общность взглядов художников выявилась раньше. Общие идеи обретали, однако, весьма различное пластическое выражение у Бебутовой и Кузнецова. Когда два художника работают в одной мастерской, почти не расставаясь, взаимовлияние неизбежно. В случае Кузнецова и Бебутовой оно было плодотворно для обоих. Общие черты очевидны: интерес к Востоку и умение извлекать ценные уроки из изучения восточной, в частности буддийской, культуры, близость к театру и опыт работы в нем, открытость всему лучшему, что есть в мировом искусстве, в первую очередь — достижениям новой французской живописи. Впрочем, здесь у каждого из художников — свои пристрастия. Поиски Кузнецова с самого начала более всего созвучны синтетизму Гогена, а Бебутову с ее аналитическим подходом к форме более привлекает кубизм, одна из неожиданных и острых интерпретаций которого — ее полотна 1920-х годов.
Важным итогом первых лет совместной работы Бебутовой и Кузнецова стали их выставки 1923 года. Одна состоялась в Москве весной, вторая — глубокой осенью в Париже. Полгода художники пробыли в Париже, ходили по музеям и мастерским, общались с французскими мэтрами и с русскими художниками, живущими во Франции, — М. Ларионовым и Н. Гончаровой. Бебутова написала заметки об их пребывании в Париже. Текст этот опубликован лишь частично — один отрывок за подписью П. Кузнецова был напечатан в журнале "Красная нива", другие фрагменты появились в монографии А. Русаковой о Кузнецове. Написанные энергично и живо, эти краткие заметки дают почувствовать, как быстро освоилась Бебутова в сложной художественной жизни Парижа 1920-х годов.
В характеристике, данной художницей методу Пикассо, можно найти ключ к ее собственному творчеству. Она четко отделяет поверхностное увлечение кубизмом людей, лишь следующих художественной моде, от принципиального кубизма Пикассо. "Кубизм их только сбил с толку и не дал ничего, так как они воспринимали его внешне. Не то произошло с мудрым Пикассо. Кубизм дал ему гигантскую мощь кисти, крепкое и вместе с тем упрощенное понимание формы и цвета. Во всех его реалистических картинах чувствуется, как художник не просто "разочаровался" в кубизме, а пошел дальше по своему пути, создавая новый реализм, построенный на своих прежних достижениях. Пикассо и сейчас время от времени пишет кубистические картины, как хороший атлет всегда упражняется с гирями, чтобы не стать рыхлым".
Парижский период стал для Бебутовой временем окончательной шлифовки ее живописного таланта. Здесь были восприняты не только уроки кубизма Пикассо, но и уроки живописи Дерена, художника, быть может, наиболее близкого ей по духу из всех современников.
Образ мира, созданный Еленой Бебутовой, строен и строг. Формулой ее творчества можно считать натюрморты, ибо и в пейзажах, и в жанровых композициях Бебутовой всегда присутствует "натюрмортное" — аналитическое начало. Один из излюбленных мотивов художницы — стекло. Натюрмортный фонд Кузнецова и Бебутовой был общий — легко узнаваемы предметы общего дома, общего быта, одновременно и скудного и праздничного. Бебутову стекло привлекает не только как отражатель и преломитель света, но и как источник интереснейшей ломки формы. Ее более всего волнует грань и слом формы на грани, видоизмененный мир. отраженный в стекле, и множественность этих отражений. В картине "Озеро. Швейцария" весь фантастический пейзаж с округло застывшим озером, кубиками домов, веерными деревьями и странно лучащимся светилом, — может быть, это солнце, а может быть, и луна — весь ландшафт этот кажется порождением игры света в стеклянном тулове стройного кувшина. Так построены и многие композиции художницы. Прием, быть может, не лишенный нарочитости, оказывается более чем уместным в работе сценографа.
Бебутова работала в театре с начала 1920-х до середины 1950-х годов. С особенным увлечением — в Театре музыкальной буффонады, где ею были оформлены "Корневильские колокола" Р. Планкетта и "Дон Жуан" Моцарта в 1920-х, "Цыганский барон" в 1930-х годах. Художница была также организатором и преподавателем школы музыкальной буффонады, созданной при театре. Сотрудничала художница и в театре Ленсовета ("Горячее сердце" А. Островского в 1935 году).
Значительность вклада Е. Бебутовой в нашу культуру еще не оценена.