Скородумов, Гаврила Иванович (1755-1792)
Художественное ремесло было судьбой определено Гавриле Скородумову — его отец, дед и прадед были живописцами. В 1764 году, девятилетним мальчиком, он был зачислен в петербургскую Академию художеств одновременно с прославившимися впоследствии Федотом Шубиным, Михаилом Козловским, Иваном Мартосом, Петром Соколовым и Иваном Акимовым. Назначенный решением Совета Академии в Гравюрный класс, он учился гравированию поочередно у Н.Колпакова, Г.Сребреницкого, И.Штенглина, а также рисунку у А.Лосенко; получил за свои работы две малые и одну большую серебряные медали и завершил академический курс с высшей наградой — большой золотой медалью за гравюры с двух картин, одной из которых был "Каин" его учителя Лосенко, а другой — "Лот с дочерьми" Л. — Ж.Лагрене. Безупречность рисунка, точность и каллиграфическая четкость линии, разнообразие штриха, способного подробнейшим образом воспроизвести фактуру тел, тканей, металла — с таким основательным профессиональным багажом покидал восемнадцатилетний Скородумов Академию художеств.
Медаль давала право на трехлетнюю поездку за границу. Граверы стажировались обыкновенно во Франции или Италии, однако Скородумов предпочел Лондон, откуда дошла до России слава Франческо Бартолоцци.
Уроженец Флоренции, Франческо Бартолоцци был ведущим мастером гравюры пунктиром, прозванной в Европе "английской манерой". В гравюре пунктиром, так же как и в офорте, рисунок делается на металлической доске, покрытой слоем кислотоупорного лака. Но, в отличие от офорта, он создается не штрихами, процарапанными острой иглой, а составляется из множества отдельных точек, с различной густотой нанесенных специальными иглами, зубчатыми цилиндриками — рулетками, булавой, покрытой острыми шипами, — матуаром. Затем доска обрабатывается кислотой, и при этом те части рисунка, где слой лака нарушен инструментом, протравливаются — таким образом изготовляется форма глубокой печати. После травления рисунок, на уже очищенной от лака доске, заканчивают, углубляя отдельные точки либо теми же инструментами, либо ударами молотка по острым пунсонам. Техника эта требует огромной точности и кропотливости, но зато позволяет получать оттиски с необычайно воздушными, нежными и плавными переходами тона, а в цветных гравюрах — тонкую и разнообразную окраску.
Именно к Бартолоцци и стремился попасть Скородумов, оказавшись в Лондоне, не зная языка, не имея денег и рассчитывая лишь на помощь посла А. С. Мусина-Пушкина, к которому имелось рекомендательное письмо. Мусин-Пушкин отнесся к молодому человеку участливо и даже ходатайствовал перед Академией об увеличении содержания пенсионеров, описывая скудость средств и нищенский вид художников, прибывших "с таким старым их трехлетним платьем и бельем, которого они более носить здесь, как за ветхостью, так и затем, что из оного они повыросли, не могли". Академия денег не прибавила, но с готовностью постановила "сверх данной... нравоучительной инструкции, послать экономическое наставление", к сожалению, не сохранившееся.
Работая в мастерской Бартолоцци, куда стекались граверы из разных стран Европы, Скородумов, гравировавший ранее лишь резцом, поразительно быстро усвоил новую технику. Он не оставлял и занятий рисунком — сохранился набросок, сделанный известным английским карикатуристом Роулендсоном в лондонской Академии художеств, где среди изображенных можно видеть и Скородумова. Самовольно он побывал и в Париже, в чем признался лишь тогда, когда Академия потребовала продолжения образования во Франции. Однако самому граверу это представлялось излишним: по его мнению, центр художественной жизни переместился в Англию, и, перечисляя известных художников, работающих в Лондоне, он пишет, что "здесь художества процветают, а художники в великом почтении и одобряют их чрезвычайно. Английские господа великие любители и имеют у себя кабинеты, наполненные древних мастеров работы. Кроме Королевской Академии великое множество школ, где обучают рисовать и прочим художествам".
В Англии Скородумов провел девять лет, из них четыре — в качестве пенсионера Академии художеств, а остальные — свободным художником. Он быстро приобрел известность и начал получать заказы от лондонских торговцев гравюрами. Наиболее популярными среди его работ были гравюры с оригиналов Ангелики Кауфман, "в историческом роде чрезвычайно искусной женщины", по оценке Скородумова. Изысканность грациозных, окрашенных сентиментализмом, композиций А. Кауфман находила адекватное воплощение в тонко исполненных скородумовских листах. Изящные идиллические сценки, такие как сюита "Война граций с Амуром" (1777-79), "Танцующие грации", история Элоизы и Абеляра, часто вписывались в овал или круг; гравюры печатались не только черной краской, но часто красноватой сангиной — при этом достигалось удивительное благородство и разнообразие тона, характерное и для цветных оттисков, которым свойственна некоторая сдержанная блеклость раскраски.
Не менее значительную часть наследия Скородумова составляют портреты. Только два из них, представляющие княгиню Е.Р.Дашкову и ее же в окружении семейства, гравированы по собственным рисункам и исполнены во время пребывания Дашковой в Англии в связи с обучением ее сына в Абердинском университете. Вероятно, именно по совету Дашковой Скородумов отправил в подарок Екатерине II альбом из тридцати своих гравюр, благосклонно принятый императрицей. Несмотря на достигнутый в Лондоне успех, женитьбу на англичанке, несмотря даже на то, что сам король Георг III склонял его остаться навсегда в Англии, художник предпочел вернуться на родину. Это произошло в 1782 году, и последнее девятилетие своей жизни Скородумов провел в Петербурге, где и ему пришлось убедиться в правоте пословицы об отсутствии пророка в своем отечестве. Не напрасно, видимо, в крыловской "Почте духов" художник Трудолюбов (прообразом которого был Скородумов) сетовал, что "здешние жители своих художников и их работы ни за что почитают, а уважают одно привезенное из-за моря". Он поступил на службу при дворе "гравером кабинета" Екатерины II и смотрителем гравюр Императорского Эрмитажа, что означало полную зависимость от императрицы, которой Скородумов не очень понравился.
В 1780-е годы по высочайшему заказу Скородумовым были награвированы портреты царской семьи и превосходный портрет самой Екатерины II с оригинала Ф.Рокотова; им были написаны несколько миниатюрных портретов, а также портрет старого отца, уволенного уже из Академии, и два автопортрета, словно бы являющих две стороны его жизни. На большой акварели он предстает уверенным в себе и в благополучии своей жизни: нарядный щеголь в дворцовых апартаментах (по-видимому, в Гравюрном кабинете Эрмитажа), и лишь неприметно лежащие на столе инструменты напоминают о его ремесле. В рисунке пером умное лицо становится одутловатым, взгляд — тяжелым. В нервных, раздраженных штрихах — боль разочарования и неудовлетворенности; тогда уже, подобно многим российским талантам, отчаянно и безнадежно художник искал прибежища в алкоголе.
Спустя три года после возвращения Скородумова из Англии Академия художеств присудила ему почетное звание академика гравирования, но для преподавания его не пригласили, и традиция гравюры пунктиром в России не привилась. Скородумов все же обучил пунктиру нескольких человек — медальера Семена Васильева, женатого на его сестре, свою собственную жену и граверов Николая Соколова и Ивана Розанова. Последний в свою очередь передал свое умение московским мастерам, работавшим над иллюстрированием известного собрания биографий и портретов "россиян знаменитых", издававшегося П. П. Бекетовым. И только в их гравюрах, грубоватых и неуклюжих, почти пародийно преобразившись, продолжилась изысканная манера Скородумова, мастера, внезапно и слишком рано, всего лишь на тридцать седьмом году жизни, умершего, не успевшего реализовать все возможности своего дарования, но оставившего яркий след в истории отечественной гравюры.