Нольде, Эмиль (1867-1956)
Эмиль Нольде не любил, когда его называли экспрессионистом. Однажды он признался, что вздохнул свободнее, когда "футуристы и конструктивисты стали претендовать на это название". Нольде не хотел — или не в силах был — отступить от своей позиции "одинокого художника". Таким он и остался — уникальным художником, странным и нелюдимым человеком. Он всегда сторонился художественных групп, лишь ненадолго примкнув к "Мосту", затем к "Синему всаднику". Но если искать одного, самого характерного экспрессиониста, возможно, им окажется именно Нольде — художник поразительной интенсивности переживания и редкой открытости в выражении своих чувств, художник трагического темперамента и высокого религиозного напряжения. Для него, вечно недовольного собой, погруженного в меланхолию, живопись была единственным средством высказывания и освобождения от сомнений, единственной возможностью жить.
Экспрессионизму, направлению, возникшему в начале 20 века в Германии, суждено было получить статус "вечно возвращающегося" художественного явления. Он отвечал миру человека новейшего времени с его неразрешимыми коллизиями, смесью грубо низменного и духовного, жестокого и возвышенного. Он был вызван к жизни желанием постичь истинное, постоянное в природе вещей, а не внешнее и преходящее, и сотворить мир заново в акте познания, вернув ему утраченную гармонию. Отсюда напряженная страстность экспрессионистской живописи, отсюда и разрыв с традицией импрессионизма. "Вместо неуверенного изящества импрессионизма, — скажет один из теоретиков нового движения, — достоверное утверждение, отважность, повелительность и патетическая резкость". Экспрессионистам оказались нужны широкие живописные жесты, варварски-яркие краски, изломанные формы, материальность и определенность предметов. Детали исчезают — ведь "искусство, которое хочет только подлинного, исключает второстепенное".
Нольде, лишь будучи уже зрелым человеком, ступил на собственную дорогу в искусстве. В юности он носил фамилию Ханзен, сменив ее позднее на название той небольшой северной деревни, где родился. В его жизнь навсегда вошли северные края с их суровой и величественной природой, и не раз еще он будет путешествовать или скитаться по северу Европы, живя в Дании, Швеции, Ютландии, Гамбурге. Среда, в которой прошло его детство, тоже была простой, грубой и суровой — с тяжелым трудом, с Библией у изголовья, с постоянным молчанием, определившим и его характер. Бегство в природу сделало его художником: он приобрел опыт, своеобразную школу, но и средства для художественного образования, когда исполненная им серия открыток с изображением горных вершин в виде фантастических великанов неожиданно возымела коммерческий успех. Больше, чем частные художественные школы, дали ему картины Милле и Гойи, Беклина и Домье, Рембрандта и Тициана — художников, в которых он искал "внутреннего огня". Не прошли мимо его внимания Ван Гог, Гоген и особенно близкий ему по духу Мунк.
Нольде много работал в гравюре. Вначале это была сухая игла, затем ксилография с ее резкими сопоставлениями черного и белого, грубыми, как бы вырубленными топором скульптурными формами. Таков его запоминающийся "Пророк" (1912) с трагическим взором глубоко запавших глаз.
Религиозные композиции в творчестве Нольде, художника напряженной жизни духа, всегда занимали особое место. В таких картинах, как "Тайная вечеря" (1909), "Распятие" (1911-12), "Положение во гроб" (1913), он ищет экстатичности, непосредственной силы воздействия на зрителя. Герои его произведений стоят вплотную к нам, рядом, история предательства и мучений совершается сейчас и всегда. "Инстинкт в десять раз важнее знания", — говорил Нольд Его картины и отмечены стремлением уйти от объективное! знания к полноте мистического переживания судьбы Христ, Христос у Нольде — это Христос "крестьянский", спустившийся на самое дно мира, чтобы возвысить его. Образы Нольде, трагичные, порой до безысходности, заставляют вспомнить великую традицию немецкой средневековой живописи и прежде всего Грюневальда.
Все творчество Нольде проникнуто религиозным чувством — к нему вела экспрессионистов сама направленность на "внутреннее" вещей, стремление к сверхчувственному познанию единственно данной истины. Энергия, наполняющая мир, у Нольде явлена прежде всего в цвете, ставшем для него навсегда главным выразительным средством. Это краски природы, но не копирующие ее, а взятые у нее самой, из ее недр и глубин, и потому единственно подлинные. "Нольде пишет горячими красками, которые как будто выломаны прямо из грубой земли, взяты из глубины лиловых озер, выдавлены из волчьих ягод", — так писал о нем его современник, критик Вильгельм Гаузенштейн.
Сниженность, варварская грубость отличают картины Нольде, связанные с "темой большого города", общей для всех экспрессионистов. Но иные из соратников Нольде более социальны, конкретны. Мир города у Нольде — это прежде всего таинственный, фантасмагорический и низменный Гамбург с желтолицыми матросами-китайцами, с подвыпившими парочками в ресторане. Все это у Нольде остро, необычно, экзотично — его тянуло к такому миру, недаром в 1913 году он совершил путешествие в Новую Гвинею с заходом в Россию, Японию, Китай. Так имя Нольде встало в один ряд с именами других беглецов из мира цивилизации — Рембо, Гогена. Но у него был свой образ далеких стран. Его "Мальчики-папуасы" (1913-14) не обладают гибкими и прекрасными телами, они скованы, но серьезность и отчаяние одиночества, сквозящие в их странно значительных лицах, запоминаются навсегда. А рядом — буйные развлечения александрийских моряков ("В порту Александрии"). Безудержное язычество и суровое христианство у Нольде не противопоставлены друг другу. Интенсивное переживание того и другого, до страдания, до мук — и есть залог их очистительного воздействия на душу.
Нольде не писал портретов своих современников, стремясь уйти от конкретности. Изображения человека у него символичны, они находятся, как говорил художник, "по ту сторону понимания и знания" и "вне времен". Таковы его "Дьявол и ученый", "Обнаженная и евнух", "Брат и сестра". Но человеческая душа всегда была в центре его творчества. О ней и его многочисленные пейзажи, которые он писал на протяжении всей жизни. Природа для него — пространство переживания, но от субъективности этого ощущения мира художник возвышается до объективности животворящей силы самого творческого духа мира. Огромную роль в его пейзажах играет небо, часто в драматическом, предгрозовом состоянии, с рваными силуэтами тяжелых туч. Природа торжественна и значительна. Человека в ней не видно, но есть знаки его присутствия: дома, мельницы, лодки, лишь в растворении в бескрайнем универсуме находящие свое место.
Природа Нольде красочна, но в этом нет ни декоративности, ни жизнерадостного ощущения мира. Интенсивность цвета у него, как всегда, залог интенсивности жизни духа, и не случайно такое большое место занимает в его пейзажах свет, идущий как бы изнутри картины, излучаемый пятнами краски. "Дикая красота" пейзажей Нольде есть красота концентрированная, уходящая от внешности — к сущности. Поэтому эти картины природы, при всей их продиктованности натурными впечатлениями, никогда не бывают "портретами". Даже исполняя двадцать раз один и тот же вид "Осеннего моря" (1911), Нольде не стремится к запечатлению его различных атмосферных состояний, но скорее вновь и вновь пытается найти равнодействующую между состоянием собственной души и неизменным духом природы.
Образы природы не оставили Нольде и в поздние годы его жизни. Это были не только пейзажи, но и натюрморты с цветами, часто акварели — ив этой технике художник достиг совершенства. Его красные маки, лиловые тюльпаны — это словно цвет в чистом виде, светлый, свободный и прекрасный, не отягченный драматической экспрессией, тяготевшей над искусством художника, заставлявшей его порой уничтожать свои работы, чтобы освободиться от них. Легкие, импровизированные акварели Нольде, исполненные на влажной японской бумаге, — самая светлая часть его творческого наследия; но на ней лежит другая печать — только эта область и осталась ему, когда при фашизме Нольде подвергли запрету на творчество.
Нольде всегда был далек от политики, но его творчество, напряженное вплоть до экстаза, почти фанатическое, оказывалось связанным с идеями "немецкого национального духа". Его "нордическое" искусство привело художника к членству в нацистской партии. Но иллюзия соединения подлинного искусства с тоталитарным режимом потерпела крах — Нольде был заклеймен как "вырожденец". Творчество Нольде выше, значительнее "арийского" духа и во многом противоположно ему. Но эта драма ложных упований и притязаний художника открывает, быть может, важные стороны искусства 20 века, преступающего дозволенные ему пределы и в расплате за это достигающего подлинно трагических высот.