Сэн-но Рикю (1521-1592)
Один из виднейших деятелей японской художественной культуры времени ее расцвета, Сэн-но Рикю не был художником по традиционной европейской классификации — он не писал картины и не ваял статуи. Если искать наиболее близкие соответствия роду занятий Рикю в Европе, то его можно было бы назвать дизайнером и декоратором, но он был более чем оформителем пространства — Рикю был оформителем общения и психологического комфорта, дизайнером человеческих душ. Главный вклад Рикю в японское искусство и эстетическое сознание заключается в том, что он довел до совершенства принципы чайной церемонии и детально разработал ее поэтику.
Рикю был тядзином — человеком чая — так называли людей, посвятивших себя искусству чайного действа. Этот специфически японский вид искусства заключается всего лишь в ритуализованном и эстетически осмысленном питье чайного напитка. Основы этого искусства стали складываться задолго до 16 века, и поэтому Рикю выступил объединителем разных традиций, частью восходящих еще к китайским истокам.
В Китае чай в медицинских целях использовали в древности — еще с 3 века. Позже его широко применяли в буддийских и даосских монастырях как средство для поддержания бодрости во время долгих ночных бдений, а также для обретения сверхъестественных способностей. Так, в одном из древних трактатов говорилось: "Если пить чай постоянно, можно обрести крылья и научиться летать, если употреблять его с диким луком, можно облегчить свой вес". Мистическое отношение к чаю не исчезло окончательно и ко времени Рикю, хотя акценты в чайном действе значительно сместились. Главным стало уже не обретение каких-то необычных физических способностей, а изменение состояния сознания — и не за счет неких сильнодействующих веществ, содержащихся в чае, а благодаря созданию атмосферы откровенного общения и глубоких симпатий. Рикю писал в одном из стихотворений:
Познай же отныне,
что чайное действо, по сути, -
это всего лишь
воды вскипятить в котелке,
чай заварить, ну и выпить.
Конечно, в этих незамысловатых строках проглядывает намек на некую многозначительность, но эта многозначительность была особого рода — в обличье нарочитой простоты.
Японскому эстетическому сознанию в принципе свойственно тяготение к скромной, неброской, немногоцветной и даже бедно-суровой красоте. Так было, впрочем, не всегда, и именно деятельность Рикю сильно способствовала кристаллизации на последующие времена идеалов художественно обыгранной бедности, что воплотилось в развивавшейся им эстетической категории ваби. Слово ваби поддается с трудом даже описательному переводу. Поле его значений включает в себя любовь к естественному, несовершенному, природно-грубоватому, подернутому патиной времени. Такие вкусы стали доминировать в японской культуре еще со второй половины 15 века, примерно за два-три поколения до начала деятельности Рикю. Отчасти на смену эстетических предпочтений повлияли причины материальные — резкое ухудшение экономического положения всех слоев общества в связи с долгими и разрушительными междоусобными войнами. Однако еще более существенными были духовные предпосылки сдвига эстетического сознания японцев к художественно осмысленной бедности и изящно-суровой минимизации вещного окружения человека. При этом ключевыми для понимания данного процесса являются идеи дзэн-буддизма. Благодаря деятельности крупнейшего учителя дзэн Иккю Содзюна, который был духовным наставником первого чайного мастера Мурата Сюко (а Рикю непосредственно восходил к этой линии), чайное действо переместилось из пышных дворцов правителей и богачей в подчеркнуто бедные или даже убогие помещения. Они были устроены по образцу временных монашеских пристанищ, называемых "травяной хижиной". Внутреннее пространство было практически пустым — голые стены, обтянутые белой полупрозрачной бумагой, отсутствие мебели. И без того весьма тесные размеры такого домика Рикю сделал еще меньше — до трех-четырех метров. Вход в такое помещение напоминал скорее узкий лаз — он был высотою в 60 сантиметров. Попасть внутрь можно было лишь предварительно согнувшись и встав на колени. Кроме того, необходимо было снять меч, который просто не проходил через вход. Все вто символизировало необходимость оставить за порогом воинственные помыслы и войти в чайный домик, отрешившись от представления о своей обычной социальной роли. В чайном действе все были равны и играли одну общую роль — человека, умеющего видеть красоту в обыденном и неброском. Своеобразный демократизм чайного действа проявлялся в том, что в нем могли участвовать люди, практически никогда не общающиеся в остальной жизни, то есть из разных кругов. Так, в конце жизни Рикю военный правитель Японии Тоётоми Хидэёси устроил многодневное чаепитие с несколькими тысячами участников, в домики, палатки и павильоны которых заходил, чтобы выпить чашечку чая с каждым из подданных. Хидэёси, твердой рукой усмиривший многолетние смуты в стране, был одно время покровителем Рикю. Он приблизил мастера и любил участвовать в чайной церемонии под его началом. Сохранилось несколько историй, повествующих о взаимоотношениях всесильного диктатора и Рикю. Однажды перед визитом Хидэёси, который собирался пожаловать специально затем, чтобы полюбоваться редкостными повиликами в саду перед чайным домиком, Рикю срезал все цветы, оставив лишь один — на самом длинном стебле. Удивленному Хидэёси, который уже собрался рассердиться, Рикю с достоинством объяснил, что множество цветов лишь рассеяло бы внимание, тогда как один цветок воплощает красоту всего сада. В этой истории раскрывается дзэнское понимание красоты — сосредоточение на одном, умение увидеть в одном-единственном цветке все многообразие и многоцветие сада. Интересно и то, что речь идет именно о повилике — называемой по-японски "нэнасикадзура", что означает "лиана без корней". Отсутствие корней, то есть жесткой привязанности, гибкость и способность стлаться и следовать разнообразным внешним формам-обстоятельствам — все это отвечает специфике дзэн-буддийского мироощущения, видевшего мир подвижным, переменчивым и бренным. Эта переменчивость и бренность не раз сказывались и на личной судьбе самого Рикю. Сохранять ровные отношения с жестоким и вспыльчивым диктатором было нелегко; так, однажды после тяжелой и несправедливой сцены Рикю стал готовить к очередному чайному действу икэбану — композицию из срезанных цветов. Для букета Рикю взял коленце толстого бамбука. При обрезке бамбук треснул, что обнаружилось, когда из него стала каплями сочиться вода. На расспросы учеников, можно ли считать такую композицию нормальной и не следует ли заменить сосуд на целый, Рикю ответил, что и его жизнь дала трещину и, стало быть... Ныне эта бамбуковая ваза считается национальным сокровищем Японии. И история с треснувшей вазой, и предание про повилику, и, разумеется, демонстративная бедность чайного домика — все это по-своему соответствует духу сурового ваби Рикю. Характеризуя это ключевое для проникновения в суть чайного действа понятие, Рикю писал в танка:
Тем, которые жаждут
любоваться цветущею вишней,
я бы хотел показать
набухшие почки, припорошенные снегом
в горной деревне в самом начале весны.
Подобная, не всем и не сразу доступная красота помогала стремящимся проникнуть в нее снимать покров прозаической обыденности с обычных вещей. Кроме того, тонко разработанная утварь (керамика, железные котелки и др.) и интерьер способствовали выработке "в сердце добродетели изящной гармонии", как говорил предшественник Рикю Мурата Сю-ко. — "Эта гармония начинается с общения между друзьями и ведет к идеалу всеобщей гармонии". Но гармонию, даже понимаемую как естественность и безыскусность (недаром Рикю учил, что цветы для оформления чайного интерьера надо ставить в вазу так, как они растут в поле), установить было нелегко. Хотя основной эффект, на достижение которого было направлено чайное действо, заключался в обретении со-чувствия и со-мыслия участников-друзей, что заставило бы каждого забыть о своем отчуждающем "я", это могли (или хотели) далеко не все. Тот же всевластный Хидэёси, в очередной раз прогневавшись на Рикю, резко отстранил его от двора и фактически вынудил совершить харакири. Это произвело тяжелое впечатление на многих — старому и прославленному мастеру было уже за семьдесят лет. Однако искусство, или путь чая, доведенное Рикю до совершенства, не умерло вместе с ним. Традиции его школы живы и по сей. день. Ныне их продолжает наследник его фамилии Сэн Сосицу XV, приезжавший в 1988 году в наше отечество и познакомивший широкие массы советских любителей Востока с древним и вечно молодым искусством крепко заваривать чай.