Антропов, Алексей Петрович (1716-1795)
Творческая жизнь Алексея Петровича Антропова началась в 1730-е годы — пору, трудную для русского искусства: мрачное и жестокое правление Анны Иоанновны никак не способствовало духовному расцвету нации. Воцарение Елизаветы, дочери великого реформатора — Петра I, оживило надежды на возрождение национальной культуры, но процесс этот не был быстрым. Поколению Антропова, художникам середины века, предстояло сыграть переходную и связующую роль между первыми русскими живописцами европейского толка, "птенцами гнезда Петрова" и блестящими портретистами конца столетия.
Прадед, дед и отец Антропова были связаны с Оружейной палатой, объединявшей ремесленные и художественные мастерские; отец служил позже в Канцелярии от строений, перенявшей многие функции Оружейной палаты, туда же определились и четверо его сыновей. В 1732 году Антропов стал учеником своего родственника Андрея Матвеева, учителями его были также и Л.Каравакк и, дольше всего, Михаил Захаров, бывший ранее, как и Матвеев, петровским пенсионером. Долгие годы ученья завершились в 1739 году зачислением в штат Канцелярии от строений под начало мастера Ивана Вишнякова.
Круг обязанностей живописной команды Канцелярии от строений, объединявшей основные художественные силы столицы, был необъятным: росписи строящихся дворцов, соборов и церквей, оформление празднеств, писание декораций, бесчисленные починки и поправки ветшающего дворцового имущества. Молодой художник включился в рутинную жизнь команды: в 1742 году имя Антропова встречается в числе художников, занятых при коронационных торжествах Елизаветы в Москве; в Петербурге он исполнил картины для триумфальных ворот в Аничковой слободе; участвовал в росписях плафона в Зимнем дворце и для того же Зимнего писал иконы; под руководством прославленного декоратора Дж. Валериани работал в Летнем дворце, в Царском Селе, в Петергофе, Аничковом дворце; под началом Валериани и Перезинотти изготовлял декорации для Оперного дома. В 1762 году "живописный подмастерье" получил самостоятельный и почетный заказ: "письмо икон в куполе и прочих местах нового храма Андрея Первозванного", только что построенного в Киеве архитектором И. Мичуриным по проекту В. Растрелли. В росписях Андреевского собора Антропов предстает зрелым мастером: композиции, носящие следы воздействия барочного стиля и обнаруживающие знакомство с украинской гравюрой, впечатляют великолепием декора и органичной связью с архитектурой. Наиболее значительна среди них монументальная "Тайная вечеря" — запрестольный алтарный образ, авторство которого местная легенда впоследствии приписывала самому Леонардо да Винчи.
Из Киева художник отправился в Москву, где с "командою" написал два плафона для Головинского дворца на Яузе. В Москве же состоялось его знакомство с известным меценатом И. И. Шуваловым, куратором созданного в 1755 году Московского университета. Ценя дарование Антропова, Шувалов пригласил его в профессора предполагаемого факультета искусства, а до его создания художник зачислялся в университет на должность "живописного мастера". Однако не находя в Москве постоянного занятия, Антропов вернулся в Петербург. После опыта самостоятельной работы служба в живописной команде более не казалась ему привлекательной; с помощью Шувалова Антропов смог получить место надзирателя за живописцами и иконописцами при Синоде, с обязательством взять учеников и "обучать их нескрыто искустному живописному, иконописному и финифтяному мастерству". В его доме поселились два ученика-украинца, один из них — Дмитрий Левицкий. Начался второй творческий период Антропова, связанный с Петербургом и посвященный главному делу его жизни — портретам.
Ранее, в Москве и Киеве, Антропов написал несколько портретов императрицы Елизаветы, великого князя Петра Федоровича и его жены Екатерины Алексеевны, но они были лишь копиями с оригиналов Каравакка и Гроота. По приезде в Петербург он обнаружил, как сильно продвинулись его коллеги в живописном мастерстве и какую благотворную роль в этом сыграл приезд в Россию двух европейских художников — итальянца П. Ротари и француза Л. Токе. И Антропов снова стал учеником: два года он, как писал позже, "для распространения наилучшего искусства самоизвольно находился на своем коште при знатном художнике Ротарии". В свою очередь, Ротари считал Антропова лучшим русским живописцем. Тот часто копировал работы учителя и, вероятно, иногда одновременно писал ту же модель, внося в работу самостоятельность почерка и видения — рокайльное лукавство женских головок, писанных Ротари, приобретало у него оттенок скромного целомудрия, а изысканная пепельная гамма становилась более цветной и полнокровной.
Портрет А.М.Измайловой (1759, ГТГ) обладает всеми чертами сложившегося стиля. Погрудное изображение пожилой придворной дамы статично (позже художник нередко прибегал к особому композиционному приему, окутывая портретируемых плащом, что еще более обобщало форму), внимание сосредоточено на немолодом обрюзгшем лице бывшей красавицы, написанном объективно и беспристрастно — не скрыты ни следы безжалостного времени, ни живой и проницательный взгляд, ни недюжинная индивидуальность. Это образ, полный внутренней силы и ясности; художник не умеет передать душевного движения, но способен показать жизненную определенность характера. Архаичность композиции искупается разнообразной и уверенной манерой письма и звучанием интенсивного, хорошо сгармонизированного цвета.
Той же незаурядностью характеров при традиционной композиции отмечены и портреты духовных лиц, которых Антропов, будучи связанным с Синодом, написал немало. На одном из лучших — петербургский архиепископ Сильвестр Кулябка (1760, ГРМ), ярый враг Ломоносова, предстает личностью сильной, властной, способной, по словам современника, "обнаруживать свой гнев самым жарким, ярким, язвительным гласом".
Честность в отношении к модели Антропов сохранял и в парадном портрете — изображение Петра III (1762, ГРМ), по замыслу художника, далеко от гротеска, но нелепость длинноногой фигурки с круглым животом и глуповатым лицом вступает в разоблачительный контраст с пышностью регалий, торжественностью архитектуры и баталией, разворачивающейся в глубине.
Персонажи антроповских портретов не отличаются духовной сложностью и противоречивостью, и написаны они без утонченной изощренности. Более чем с европейскими живописцами, художник ощущал свое родство с русской и украинской парсуной, несомненно повлиявшей на лапидарность композиции и сочность колорита его картин. Он остался верным своей манере и тогда, когда рядом уже работали младшие его современники — Ф.Рокотов и Д.Левицкий. Антропов вошел в историю русской живописи мастером, с чьим именем связано возникновение камерного небольшого портрета, написанного с ясной убедительностью, проникнутого живым интересом к человеку и трезвым отношением к модели и жизни.