Лебедев, Владимир Васильевич (1891-1967)
По масштабу деятельности Владимир Васильевич Лебедев — один из самых универсальных мастеров советского искусства. Более всего он известен как глава ленинградской школы иллюстраторов и многолетний художественный редактор Детского отдела Госиздата (1924-33). Но едва ли менее значимы его станковая графика 1920-х годов, живописные портреты и натюрморты, плакаты "Окон РОСТА".
"Чтобы понять мое творчество, нужно знать и помнить, что я художник 20-х годов", — повторял Лебедев в старости. Формированием он обязан времени более, чем школе. Школа была почти случайной: два года у баталиста Ф.А.Рубо (1910-11), частная студия М.Д.Бернштейна (1912-16) — ее Лебедев посещал, формально числясь в Академии художеств. Одновременно шла практическая выучка в журналах "Галчонок", "Аргус", "Синий журнал", "Новый Сатирикон": здесь воспитывалась ярко проявившаяся в дальнейшем способность художника выразить суть явления в краткой пластической формуле.
Чуть позднее эта способность получит стилистические поддержки. С одной стороны, Лебедев "заболеет" импрессионизмом, открыв его для себя на петербургской выставке "100 лет французской живописи" в 1912 году. Формально — в манере быстрого, артистического рисования ("Танцовщицы", "Гитаристки", "Обнаженные" второй половины 1920-х годов), в воздушности живописного колорита — это увлечение отзовется потом; однако "содержательный импрессионизм" как умение переводить "мимолетности" в типологический образ времени сразу сделался чертой лебедевского стиля. Второе, еще более важное — кубизм 1920-х годов, первоначально опробованный в натюрмортах, контррельефах и беспредметных композициях. В "манифестную" пору культуры Лебедев не отождествлял себя ни с одной из декларируемых программ, но отчетливо тяготел к "левым" — к "Союзу молодежи", к кругу Государственного института художественной культуры, где работали тогда К.Малевич, В.Татлин и другие. Это тяготение, как и все его художественные пристрастия, оказалось стойким. Не превратившись в мировоззрение, кубизм стал для Лебедева творческим методом, и в данном качестве перерос границы "кубистического периода" — первой половины 1920-х годов. "Как бы ни изменялись впоследствии мои приемы, в них всегда оставалась скрытая основа кубистической системы", — утверждал художник на склоне лет. В первую очередь кубизм сделался стилистической основой лебедевской графики.
Графика как вид искусства требует повышенной условности, пластического лаконизма. Упрощенность кубистических схем содействовала знаковости графических образов. Эффект лучших плакатов Лебедева (всего в 1920 году для "Окон РОСТА" их было выполнено около шестисот) построен на игре "режущих" яркоокрашенных плоскостей, вдруг размыкаемых пространством белой бумаги — этот прием перейдет в графику и в иллюстрации детских книг. В цикле "Прачки" (1920-25, гуашь, акварель, тушь, темпера, коллаж) азбука кубизма проигрывается в веселом "действе" форм, в неожиданных столкновениях условных цветовых пятен с детально проработанными фактурными участками. Здесь очевидно не только артистическое владение смешанными техниками, чувство материала во взаимодействии с другими, но и юмор, окрасивший значительную часть лебедевского творчества — от детских книг до серий живописных гуашей ("Девушки с букетом", "Турецкие борцы", 1933).
Полны юмора и листы графических циклов "Панель революции" (1922, тушь, гуашь, свинцовый карандаш), "Новый быт" (1924, тушь, акварель, свинцовый карандаш, коллаж), "Нэп" и "Любовь шпаны" (1925, тушь, свинцовый карандаш, уголь, ламповая копоть). Печатавшиеся в сатирических журналах ("Бегемот", "Бич", "Дрезина"), рисунки эти создавались как станковые и лишь косвенно сатирические — Лебедев именовал их "бытовушками". Главное в них — резко выраженное чувство времени, точность типажей, одежд, жестов. В пятнах туши, в перовых росчерках поверх бледной карандашной растушевки, в зернистых угольных штрихах и растеках черной акварели герои обретают социальную и пластическую определенность; остроконечная туфелька характеризует человека более, чем лицо, обозначенное лишь пятном рта и глаза. Острый глаз художника всегда "цеплялся" за иронию, за смешное и нелепое, но зачастую от смешного до прекрасного оказывался один шаг. "Портрет артистки Н.С.Надеждиной" (1927) — лирический и "положительный" — кажется квинтэссенцией знакомых графических типажей. В живописном, репрезентативном варианте те же внешние приметы — мода, повадка — сменили знак: составились в пластическую формулу, своего рода иероглиф эпохи.
Острое чувство современности питало и работу Лебедева в детской книге. К 1924 году, когда он встал во главе художественной редакции руководимого С.Я.Маршаком Детского отдела Госиздата, его опыт иллюстратора был велик: цветные автолитографии к "Приключениям Чуч-ло" (1921), к "Охоте" (1924), к нескольким русским сказкам (1923-24), рисунки к "Слоненку" Р.Киплинга (1922). Существуя в общем стилистическом русле лебедевской графики ("...работая над детской книгой, художник ни в коем случае не должен отказываться от своего собственного... зрения", — говорил он позднее), эти изображения в книге для детей, ориентированной тогда на мирискусническую эстетику, выглядели вызывающе непривычными. Лебедев видел адресатом своих изданий "нового" ребенка — познающего в игре законы "большого" мира, восприимчивого ко всему, что в мире происходит. Лаконизм и предметная ясность, открытая цветность, ритмическое озорство его первых книг (особенно " Слоненка") сделались основой той изобразительной системы, что более десяти лет разрабатывалась им самим, его соратниками (Н.Лапшин, Н.Тырса, В.Ермолаева) и учениками (А.Пахомов, Э.Будогоский, Е.Чарушин, Ю.Васнецов). Так сложилась ленинградская школа детской иллюстрации.
Лучшие книги Лебедева созданы в соавторстве с С.Я.Маршаком — "Цирк", "Мороженое", "Сказка о глупом мышонке", "Вчера и сегодня" (1925), "Багаж", "Как рубанок сделал рубанок" (1926), "Усатый-полосатый" (1930), "Мистер Твистер" (1933), "Сказки, песни, загадки" (1935). Стилистическая эволюция иллюстраций совпадала с переменами в манере художника и откликалась на перемены времени. От игрушечности, эксцентриады — к конкретности, от кубистического схематизма ("рисунок должен быть таков, чтобы ребенок понял,...как шла его стройка") — к живописной разделке фактур, от развернутых на плоскости аппликативных силуэтов — к импрессионистической пространственности цветных литографий и акварелей. Поиски 1930-х годов обещали новые решения, но были резко прерваны: в эстетике, которая становилась господствующей, любая условность квалифицировалась как измена реализму. Статья "О художниках-пачкунах" ("Правда", 1936, 1 марта) и ей подобные кардинально повернули линию развития детской иллюстрации. Послевоенные издания Лебедева уступают прежним: формы делаются объемными и "натуральными", игра вытесняется рассказом.
Вторая половина 1930-х годов почти целиком отдана живописи; в 1940-50-е живопись и книжная графика сосуществуют "на равных". Лебедев никогда не был "чистым" графиком — изощренность живописца отзывалась в воздушном строе его рисунков и литографий, а акварели ("Фрукты в корзине", 1930) или гуаши ("Турецкие борцы", "Девушки с букетом", 1933) обнаруживали живописное понимание колористической гармонии. В живописи маслом явно присутствуют импрессионистические "составляющие" лебедевского метода. Серия портретов 1935-40 годов (Т.Шишмаревой, 1935; С.Лебедевой, 1935; К.Георгиевской, 1937) в целом привлекает не емкостью психологических характеристик, но культурой поверхности, звучностью цвета, интенсивностью и плотностью красочной материи. При том, что главные достоинства Лебедева — острота, юмор, чувство формы — реализовались в первую очередь в графике, живописные портреты и натюрморты корректируют его творческий облик, сообщают ему необходимую завершенность.