Синезубов, Николай Владимирович (1891-1948)
Жизнь и творчество Николая Владимировича Синезубова пока что относятся к "белым пятнам" нашего искусствознания. Крайне мало о нем известно, по пальцам можно пересчитать экспонировавшиеся на выставках работы. Между тем талантливый живописец и график, на рубеже 1910-20-х годов он был заметной фигурой и оставил след во многих художественных движениях.
Правда, след за давностью лет не очень заметный. Активно участвуя во многом, Синезубов как бы терялся в тени более известных соратников. Его имя не вспоминается в связи с деятельностью московского Инхука (1920), хотя с момента возникновения организации Синезубов состоял в ней и в спорах "теоретиков" (В.Кандинский) с "производственниками" (А.Родченко) поддерживал Кандинского. Когда заходит речь об обществе "Маковец", называют В.Чекрыгина, Л.Жегина, Н.Чернышева, С.Герасимова — имя Синезубова опять оказывается не "на слуху". Почти забыта его преподавательская деятельность на подготовительном отделении Вхутемаса (1920-23) и руководство мастерскими Пролеткульта (1919). И главное, забыто творчество, единственно позволяющее понять место художника в сумятице программ и "платформ".
В 1912 году Синезубов поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (1912-17). Одновременно с ним здесь получают художественное образование Л.Жегин, М.Родионов (оба, как и Синезубов, недоучившиеся юристы), С.Романович — то есть складывается круг будущих "маковчан". Круг еще не столько творческий, сколько житейский. Все же существенно, что Синезубов принадлежит ему с самого начала и связи эти не теряются. С.Романович вместе с ним преподает в мастерских Пролеткульта и на подготовительном отделении Вхутемаса, там же работают К.Зефиров, Е.Машкевич, Н.Григорьев, Н.Крымов — все они потом войдут в "Маковец".
До "Маковца" Синезубов состоит в Московском товариществе художников — в самой широкой и внепрограммной группе (1917-24): на выставках МТХ экспонировали работы М.Врубель, В.Борисов-Мусатов, В.Кандинский, К.Малевич, Н.Гончарова, М.Ларионов, все "бубновые валеты" и все "голуборозовцы". Он не связан ни с "левыми", ни с "правыми"; его путь нащупывается в изучении традиций старых мастеров, в попытках духовно осмыслить все составляющие творческого процесса. Свидетельство этих попыток — прочитанный в Инхуке доклад "О фактуре"; характерно само участие Синезубова в институтском теоретизировании — казалось бы, отвлеченные дебаты об элементах живописной формы отвечали его потребности в обобщениях по поводу собственного труда. Так складывается кредо, высказанное позже в статье "Судьба художника" ("Маковец", № 2, 1924) — "трагична судьба всякого истинного художника". В автопортретах Синезубова ощутимо подспудное и напряженное ожидание драмы, как бы стремление соответствовать "роли" художника в ее романтическом варианте. Заурядная внешность — и самоутверждение "в образе": ранние изображения (особенно недатированный холст из ГТГ, где видна и скованность формы, и даже анатомические ошибки) выражают это противоречие резче, нежели поздние (1927, Москва, частное собрание).
Синезубов вырастает в мастера и одновременно учит мастерству. Увлекается Сезанном — и ориентирует на сезаннизм культурно еще неподготовленных рабфаковцев. Сезанн воспринят им во многом через "русских сезаннистов". Большое полотно "У фотографа" (1915-19, Ленинград, собрание С.А.Шустера) по композиции напоминает бубнововалетские "портреты-натюрморты". Гротескная застыл ость фигур позирующих дам — "черной" и "белой" — пародийно подчеркнута очертаниями вазы. Форсированы контуры, статичны формы — но яркие, как и полагается в игре, цвета, сгармонизированы, и тонкость "французского" колорита смягчает неопримитивистскую вывесочную жесткость постановки.
Привлекая внимание критики, Синезубов, как правило, удостаивался похвал за красочные решения. Как живописца его отмечали Я.Тепин и Я.Тугендхольд. А.Сидоров, оценивая выставку "Маковца" (1924), писал о картинах Синезубова "вполне европейского уровня". Но уровень формировался нелегко, через толчки и зигзаги. Обозреватели выставок "Маковца" относили художника то к экспрессионистическому крылу общества, то к камерным реалистам. Колеблясь и пробуя разные способы выражения, он давал основания для того и для другого. Даже солидарно отмечаемое всеми пристрастие "к самоцветной краске" (это в глазах критики выделяло Синезубова из когорты "маковчан", склонных к цветовому аскетизму) не было абсолютным. "Портрет А.А.Чаброва" (1921, ГТГ), относящийся к лучшим работам художника, выполнен в нарочито "старинствующей" манере (с подмалевком и лессировками) и в строгой черно-белой гамме, оживленной единственным пятном кармина. Здесь Синезубов нашел "свою модель" — актера романтического склада, личность духовно одаренную: в образе есть предчувствие неожиданной и драматической судьбы героя.
В 1922 году, сопровождая Первую международную выставку искусства Советской России (в составе которой были и его произведения), Синезубов приехал в Берлин. Устроившись на службу в полпредство, он провел здесь более года — изучал европейское искусство, работал: в основном занимался графикой. Он и прежде занимался ею интенсивно и серьезно: рисовал, делал акварели, печатал гравюры на линолеуме (они публиковались в журнале "Творчество" в 1919-20 гг.) и литографии, частично вошедшие в альбомы ("Пейзаж в литографиях современных художников", "Литографии № 4", "Nature morte — 1921"). В Берлине исполнен цикл бытовых натурных зарисовок, вышедший литографированным альбомом (Frauen und Kinder. Original Litografien von N.Sinezuboff. Berlin, Frirema-Verlag, 1923). Здесь же художник работает над иллюстрациями к "Двенадцати" А.Блока (тушь, акварель).
Обращение к Блоку не случайно. Синезубов — автор последнего портрета поэта; карандашный набросок (май, 1920) жестко фиксирует измученное, постаревшее лицо. Листы к поэме, напротив, сделаны мягкой кистью, "плавями". В них есть станковая завершенность, картинная продуманность и красота — но эта красота внеположна стихийному и грозному духу блоковских стихов.
Вернувшись в Москву, Синезубов попал к подготовке II выставки "Маковца" (1924). Его вступление в общество закрепляло сложившуюся принадлежность кругу. Он не имел прямого отношения к той линии, которую представляли В.Чекрыгин, С.Романович, И.Николаевцев — не искал опоры в мифологической образности и не обладал даром визионера. Но выставки "Маковца" объединяли разных художников, чья общность обнаруживалась поверх уровня стилистических и сюжетных пристрастий. Живопись Синезубова — колеблющаяся от экспрессионистского напора до замкнутого лиризма, то глубокая и камерная, то срывающаяся в "салон" — в лучших образцах отличалась предельно серьезным отношением к качеству, к формальной культуре, понимаемой не поверхностно. За этой живописью ощущалось проживание творческого акта как духовно наполненного процесса. Можно усмотреть здесь соответствие самым общим принципам философско-романтической программы общества "Маковец".
Вторая половина 1920-х годов — последний различимый период биографии художника. Мастерство его растет; создаются картины, замечательные по чувству формы и цветовой свободе ("Купальщица на фоне леса", "Девушка у дома", "Женщина в красном" — все 1927, Москва, частное собрание) Графика экспонируется на сборных выставках ("Гравюра СССР за 10 лет", "Русский рисунок за 10 лет Октябрьской революции"); живопись, после раскола в "Маковце" (1926), — на выставках Общества московских художников (Синезубов переходит в это общество вместе с К.Зефировым, А.Фонвизиным, М.Родионовым и другими). И вдруг его имя резко исчезает из художественного обихода. В письме И.Э.Грабаря (июнь, 1929) встречается краткое упоминание о приезде Синезубова в Берлин — "...без копейки денег. И надеяться не на что. И приехал неизвестно для чего". Следующее, последнее из найденных, свидетельство — в письме М.Ларионова к А.Шевченко: из письма следует, что Синезубов обосновался в Париже и поддерживает связь с Ларионовым. Нет сведений об обстоятельствах, при которых он покинул Россию; нет сведений о последнем двадцатилетии его жизни и творчества. Остается надежда на то, что такие сведения появятся. Синезубов — художник яркого таланта и заслуживает полной биографии.