Федотов, Павел Андреевич (1815-1852)
Павел Андреевич Федотов часто изображал самого себя в придуманном им мире. Это он проектирует надгробный памятник собачке в "Последствии смерти Фидельки", это его постигает жестокая судьба в "Художнике, женившемся без приданого в надежде на свой талант", это его черты мы узнаем в портрете умершего мужа "Вдовушки". Мир федотовских картин настолько щедр на подробности, настолько богат непредсказуемой внутренней жизнью, что существует уже словно сам по себе, независимо от своего создателя. И все-таки его искусство глубоко индивидуально. Едва ли какой-либо русский художник до Федотова (и немногие после него) предстает перед нами в своей человеческой сущности столь искренне и столь драматически. Искусство Федотова автобиографично — при том, что скромный человек и художник и не помышлял о том, что более поздняя эпоха назвала "самовыражением".
Федотов родился в Москве, в бедной семье мелкого чиновника, в Москве же окончил кадетский корпус. Как один из первых учеников он был зачислен в 1834 году в Петербургский лейб-гвардии финляндский полк. Именно тогда, как пишет Федотов, "карандаш задел прохожих". С того же года вольноприходящим учеником посещает он классы Академии художеств.
В полку Федотов служил прилежно, способности к рисованию обеспечивали ему популярность как у товарищей, так и у начальства. Приятный досуг и средство продвижения по службе, вот чем должно было стать для него искусство. А стало единственным смыслом жизни, в жертву которому было принесено многое, и в первую очередь — достаток и карьера. В 1844 году, через десять лет службы, не будучи в силах более подчинять в себе художника миру парадов и казармы, Федотов бросает полк и выходит в отставку, рискуя всем, обрекая себя на лишения, нужду, постоянный труд, на непрекращающиеся сомнения в правильности сделанного выбора.
Начав с карикатур, зарисовок и портретов товарищей по полку, после выхода в отставку Федотов посвящает год созданию серии из восьми сепий сатирического характера (помимо двух упомянутых выше, туда вошли "Кончина Фидельки", "Первое утро обманутого молодого", "Офицерская передняя" и другие). Они мыслились, вероятно, как эскизы будущих картин, но исполнена была лишь одна — "Свежий кавалер" (1846).
Искусство Федотова тесно связано с самой атмосферой сороковых годов. Порожденное этим временем, оно стало и обвинением его. В сепиях Федотов, как наблюдатель общественных нравов, подмечает бюрократизм, дух всеобщей фальши, лицемерия, разврата. Критический характер этих сепий, введение в них сюжета, конфликта знаменует отход от традиции венециановского жанризма с его созерцательностью и подготавливает жанровую живопись второй половины столетия. Но все же для Федотова важнее не обличительство, с которым он очень скоро порывает, а тот незыблемый положительный идеал, та нравственная норма, от которой отклонился маятник общественной морали. Мир картин Федотова, собственно, почти тот же, что и у венециановских учеников, только увиден он иным, более "взрослым", трезвым взглядом пробужденного сознания.
Эволюция творчества Федотова и есть история этого пробуждения, становления, стремления осмыслить мир и свое место в нем, место "маленького человека" в искусстве и жизни. На этом пути картины Федотова становятся все более метафоричными. Ситуация в "Свежем кавалере" воспринята еще достаточно буквально. В "Сватовстве майора" (1848) всеобщее притворство объединяет сцену единым лейтмотивом, имеющим, конечно, более широкий смысл. Подлинной метафорой трагического в своей бездумности и бессмысленности существования становятся бесконечные прыжки собаки в "Анкор, еще анкор!" (1851 — 52). Пустые рамы в "Игроках" (1852) — знак такой же пустоты человеческого сознания, в котором подавлено достоинство и убита всякая мысль.
В эволюции творчества Федотова есть неуклонность закона и неизбежность судьбы. От картины к картине чувствуется приближение финала.
"Сватовство майора" принесло Федотову успех, которого он так долго ждал. Ценой огромного труда он добивается признания на выставках и у меценатов, у него появляется надежда выбраться из нужды. Но внезапно все это исчезает, как сон: от Федотова, чье имя упоминалось на следствии по делу петрашевцев, все отвернулись, картины не были проданы, рисунки не были изданы. Этот "оплеванный судьбой фурор", как его назвал сам Федотов, стал рубежом в его жизни и творчестве. С удвоенной силой работает Федотов над своими картинами, лихорадочно стремясь доказать самому себе свою правоту. Силы не выдерживают. В 1852 году Федотов заболевает душевной болезнью и умирает в сумасшедшем доме, всеми покинутый и забытый.
С самого начала творчество Федотова наталкивается на противоречие между идеалом и действительностью. Оно вызывало желание воздействовать на нравы в сепиях, оно порождало печальные размышления о суетности мира в "Завтраке аристократа" ("Не в пору гость", 1849-50), оно же явилось источником внутреннего конфликта "Вдовушки" (три варианта, 1851-52). В "Завтраке аристократа" прекрасные предметы обстановки кабинета и сама картина как прекрасный, любовно отделанный предмет не соответствуют сатирической теме картины, отсюда ее двойственность и многозначность. Во "Вдовушке" же сатира окончательно исчезает. В эпоху, когда идеальность образа уже прочно связалась со слащавостью и внутренней пустотой, чего не избежали даже очень крупные художники, поразительна высокая удача Федотова в создании именно идеального, возвышенного образа, лишенного всякого ложного пафоса.
Естественность этого образа была подготовлена самим духом федотовского творчества. В зрелом его периоде в нем сочетались словно две атмосферы: дух высокой серьезности, служения искусству — и дух раешного представления, балагана, лубка. Таковы были федотовские "рацеи", сопровождавшие его картины: "На брюхе шелк, а в брюхе щелк" — это о "Завтраке аристократа". Раешный дух исчезает, но чувство меры остается, и оно сдерживает исповедальность самоиронией, трагический пафос — тонкостью, деликатностью чувства.
Такой же деликатностью отличаются и портреты Федотова. Люди в них всегда естественны, чистосердечны, внутренне ясны. В основном это портреты семьи Жданович, лучший из них — портрет Н. П. Жданович за клавесином (1849). Особое место среди этих портретов занимает портрет Е.Г.Флуга (посмертный, 1850). В этом образе нет доверчивой открытости: напротив, изображенный человек словно отгораживается от зрителя листом бумаги, за которым угадывается свеча. Та сгущенно эмоциональная атмосфера, которой окутывает здесь Федотов своего героя, найдет продолжение в позднем творчестве художника, прежде всего в "Анкоре". Человеческие фигуры там уже едва различимы, среда, сама жизнь, само время — вот что интересует художника. Но интересует уже не только как стороннего наблюдателя. Картина написана "изнутри" этого мира, отсюда ее субъективность, но и ее глубокая прочувствованность, пережитость.
Еще больше этой личной боли, этого внутреннего опыта в трагических, гротескных и страшных рисунках к картине "Игроки". Федотов полностью отходит в них от линейного стиля, в котором были созданы самые совершенные, самые гармоничные его рисунки. Здесь о гармонии не может быть и речи. Загадочное пятно, бесформенный силуэт фигуры, лишенной головы, — для этого Федотову нужен итальянский карандаш. Сила воздействия, сила экспрессии в этих рисунках огромна. Но и цена была заплачена художником огромная — искусство потребовало "полной гибели всерьез".
Федотов мог остаться полковым художником, каких было немало, мог стать и представителем не менее многочисленных профессионалов сатирической графики 1840-х годов. В обоих случаях ему как будто была уготовлена участь "одного из многих". Но он стал единственным, а картины и рисунки его — драгоценными жемчужинами русского искусства вообще.