Мишель, Жорж (1763-1843)
В XIX веке развитие пейзажной живописи кристаллизовалось в национальные школы пейзажа практически во всех странах. Основные вехи этого процесса во Франции хорошо известны. В творчестве художников-барбизонцев были сформулированы идеи, лежащие в основе реалистического пейзажа XIX века в целом, — достоверная передача природы, интерес к ее состоянию, работа художника прямо на "мотиве" и т. д. Барбизонцы передали эстафету Курбе и далее импрессионистам, которые в свою очередь создали почву для пост-импрессионистического пейзажа, завершающего этот цикл и во многом уже выходящего за рамки данного круга идей. Однако первые шаги этого движения теряются в сложном переплетении классических, романтических и просветительских тенденций в пейзаже конца XVIII — начала XIX века. Если же искать непосредственного предшественника реалистических исканий барбизонцев, то во всей первой четверти века можно будет назвать только одно имя. Это имя — Жорж Мишель.
Мишель жил и работал в то время, когда главенствовала историческая живопись, именно здесь решались волновавшие всех судьбы классицизма и романтизма. Сосредоточенная и скромная работа пейзажиста Мишеля шла в стороне от громких коллизий эпохи; жизнь его прошла незаметно, настолько, что когда известный французский критик Торе — всего через три года после его смерти — задумал написать статью о нем, то у него получилась не биография, а... настоящая легенда, как будто бы речь шла об одном из забытых мастеров прошлого. И, однако, не случайно, что в 1840-х годах, когда реалистическое направление в пейзаже становится на повестку дня, Торе, главный защитник этого направления, обращает внимание на попадавшиеся иногда у торговцев картины работы Жоржа Мишеля.
Что же заставило тогда выделить именно эту группу произведений — очень скромных, чаще всего неподписанных, или подписанных простым именем "Мишель"? Дело прежде всего в том, что в них возникал узнаваемый образ французской природы, непритязательных окрестностей Парижа, увиденный глазами человека, любившего и знавшего именно эти холмы, ручьи и небеса. И вот под пером Торе, слышавшего какие-то рассказы о художнике, возникает любопытная и по-своему очаровательная "картинка": некий торговец всякой всячиной, "бедный, как философ, и беззаботный, как артист", к вечеру закрывает свою лавочку, берет ящик с красками и под руку с женой отправляется за город. Выпив вначале вина в бедной харчевне, он располагается на одном из холмов и за несколько минут создает этюд, достойный Рейсдала или Хоббемы...
Но что же на самом деле представлял собой Жорж Мишель? Он был сыном служащего центрального рынка в Париже, выходцем из среднего слоя третьего сословия и социально так и не выделился из своей среды. Его жена, родившая ему восьмерых детей, была прачкой. В юности у него были богатые покровители, с которыми он должен был путешествовать, давать им уроки рисования. Однако в революции 1789 года Мишель участвовал на стороне народа и, возможно, даже был среди тех, кто 14 июля штурмом брал Бастилию. Когда вместе с республикой окончилась политическая жизнь "гражданина Мишеля", он вернулся к мирному существованию. У него было несколько учеников; некоторое время он действительно держал лавочку. Лишь немногие любители в то время покупали картины Мишеля. Зато он зарекомендовал себя как прекрасный реставратор полотен голландцев и фламандцев, и Виван Денон, директор Лувра, доверял ему ценнейшие произведения. Когда умерла первая жена Мишеля, он женился на той, со слов которой в 1870-х годах и были записаны основные факты его биографии. Ее рассказ позволил также уточнить и представление о творческом методе художника.
Ежедневно, в любую погоду Мишель выбирался за город. Но на самом деле он редко писал прямо с натуры; по большей части он зарисовывал понравившиеся ему виды на маленьких листах серой или голубой бумаги, в которую уличные торговцы табаком заворачивали свой товар. Покупая каждый день табак, он дома вечером тщательно разглаживал обертку и вкладывал ее в свой альбом, говоря, что этот сорт бумаги хорошо впитывает уголь и придает рисунку бархатистость. Над картинами же он работал по утрам у себя в мастерской. Всю жизнь Мишель довольствовался мотивами, которые ему давали предместья и окрестности Парижа, из которых больше всего он любил Монмартр. Для него (как и для барбизонцев впоследствии) было неоспоримым, что дело не во внешней эффектности самого вида, а в тех живописных средствах, которыми располагает пейзажист, художественно "осмысляющий" тот или иной мотив. Поэтому, когда ему говорили о художниках, совершавших далекие путешествия (что было не редкостью в эпоху романтизма с ее тягой к экзотике), Мишель отвечал: "Тот, кто не может работать всю жизнь на пространстве 4-х лье, подобен несчастному искателю мандрагоры, который никогда ничего не найдет. Возьмем фламандцев или голландцев — они когда-нибудь рыскали по стране? И однако они — славные художники, самые мужественные, самые смелые, самые бескорыстные".
Разумеется. Мишель упомянул о голландцах не случайно. Мимо их опыта не мог пройти ни один пейзажист того времени, обратившийся к пейзажу ради него самого. В его картинах чувствуется непосредственное влияние голландского пейзажа, и образцы, наиболее близкие ему по духу, были правильно определены Торе.
Мишель умел подражать голландцам, наверное, в самом главном: в умении чувствовать характер своего родного пейзажа, немногими чертами передавать его специфический настрой. Что же касается живописного почерка Мишеля, то художнику свойственна непосредственная эмоциональность письма (недаром у Торе создалось представление о его скорости), которое по сравнению с нередкими тогда утонченными имитаторами голландцев казалось "грубым". В самой при роде Мишель искал прежде всего эмоциональные состояния: он любит писать грозу, динамичную игру облаков на небе, солнечный луч, пробивающийся сквозь тучи, крылья знаменитых ветряных мельниц Монмартра, которые в его пейзажах не стоят, а совершенно явственно движутся, потому что подвижна сама живописная атмосфера его пейзажа. Все это говорит о том, что во внешне скромном пейзаже Мишеля также по-своему сказались настроения романтизма. Недаром наибольшее влияние на Мишеля оказал Рейсдал — самый "романтический" из голландских пейзажистов.
Но все же если рядом с утонченными французскими имитаторами голландцев рубежа XVIII -XIX веков живопись Мишеля выглядит открытой, непосредственной и современной, то в сравнении с Коро, Руссо или Дюпре кажется, что Мишель еще слишком в плену у привычных схем голландского пейзажа. Это касается как композиции, так и колорита. И главное, Мишель, конечно, еще далек от реалистических задач пленэрности, передачи атмосферы, которые вывели художников барбизонцев с этюдниками на природу.
Творчество Мишеля только шаг на пути к расцвету реалистического пейзажа, но самостоятельный и важный шаг. При жизни значение его живописи было ясно немногим, прежде всего нескольким близким собратьям по профессии. Сам Мишель не стремился снискать себе какую-либо известность. Он даже, как правило, не подписывал своих картин, и это было не случайностью, а своего рода позицией, которую он выразил однажды в разговоре со своим маститым коллегой-жанристом и пейзажистом Демарном, когда Демарн высказал желание подписать понравившуюся ему работу Мишеля. Мишель ответил ему: "Делай, как хочешь; что до меня, то ты знаешь, что я думаю о подписи, я не ставлю ее на своих картинах, потому что, по-моему, живопись должна говорить сама за себя, а подпись это просто совратительница, которая старается обмануть или соблазнить вас. Нужно поступать, как наши предки, которые не подписывали картин, их подпись — в их таланте". И в самом деле, большинство картин Мишеля оказалось найдено, определено и помещено в известные коллекции благодаря этой своей "подписи".