Уткин, Николай Иванович (1780-1863)
"Его превосходительства господина действительного статского советника Никиты Артамоновича Муравьева у дворового человека Ивана Уткина... родился сын, коему... имя нарек Николай..." — записано о рождении Николая Ивановича Уткина. Отцом его был Михаил Муравьев, сын сенатора Никиты Артамоновича Муравьева, поэт и беллетрист, впоследствии попечитель Московского университета, а матерью — дворовая женщина, перед рождением ребенка выданная замуж за камердинера Муравьева, Ивана Степановича Уткина. Пятилетним мальчиком Николай получил вольную и стал учеником Воспитательного училища при Петербургской Академии художеств.
Учился Уткин "исправно и радетельно" и в 1794 году "за плавность и чистоту штриха в рисунке" был определен в гравировальный класс. В ту пору Академия художеств преподавателями имела замечательных мастеров — П. И. Соколова, М. И. Козловского, С. С. Щукина, С. Ф. Щедрина, Г. И. Угрюмова. Им обязан будущий гравер великолепным, свободным владением рисунком: ясностью формы и скульптурной рельефностью, живописной игрой полутонов и разнообразием светотеневой моделировки. Менее повезло с учителями гравирования: классом руководил Антоний Радиг, гравер известный и умелый, но к тому времени уже состарившийся и почти ослепший. Положение изменилось лишь с приходом в Академию Игнатия-Себастьяна Клаубера, оказавшегося превосходным педагогом и поднявшим гравировальное дело на такую высоту, какой оно в Академии прежде не достигало. Система Клаубера большое внимание отводила офорту, дополняющему резец, что сразу позволило Уткину показать свое умение рисовальщика. Об интенсивности его занятий говорит уже то, что во время учения он награвировал 93 листа — от небольших виньеток до гравюр для " Атласа к путешествию вице-адмирала Сарычева", крупного заказа, объединившего всех клауберовских учеников. Среди портретных работ был и портрет деда — Никиты Артамоновича Муравьева, исполненный "в знак высокопочитания и преданности" и благодарности за пребывание в Академии. Завершала академические годы большая гравюра с картины Рафаэля Менгса "Иоанн Креститель, проповедующий в пустыне", аттестованная Первой золотой медалью.
С января 1803 года возобновились поездки пенсионеров Петербургской Академии в Европу для совершенствования в мастерстве, более чем на десять лет прерванные событиями Великой французской революции и наполеоновскими войнами. Пребывание в Париже считалось безусловной необходимостью для начинающего гравера, поскольку именно французская школа сохраняла свое ведущее положение на протяжении уже полутора веков. Туда, с рекомендательными письмами к знаменитому граверу Шарлю Бервику, и отправился Уткин. Бервик вскоре выделил своего русского ученика среди других, ценя в нем трудолюбие и индивидуальность манеры, познакомил его со многими известными французскими мастерами — Тремо, Тардье, Лорие, Ришоммом и, уже старым, великим Ж. Виллем.
Первым парижским успехом Уткина была большая гравюра с картины Доменикино "Эней, спасающий своего отца Анхиза из горящей Трои", созданная в связи с изданием серии гравюр с лучших картин Музея Наполеона и представленная в Осеннем Салоне 1810 года. Наполеон, посетивший Салон, долго разглядывал лист и сделал немало комплиментов граверу. Парижская Академия присудила Уткину золотую медаль. Петербургская произвела в "назначенные", а Александр I прислал бриллиантовый перстень.
В Париже Уткин жил в доме Анны Семеновны Муравьевой-Апостол, приехавшей во Францию ради образования своих сыновей Сергея и Матвея, будущих декабристов, сводных троюродных братьев художника. Этот дом был центром русской колонии в Париже — там обсуждались последние новости наполненной бурными событиями политической жизни, постоянно бывали русские послы — П. А. Толстой и сменивший его на этом посту А. Б. Куракин, с неизменной благосклонностью относившиеся к Уткину. Портрет Куракина, исполненный с оригинала Ж. — Б. Реньо, стал одним из шедевров мастера. В этой работе ученик сравнялся с учителем — по блистательному мастерству, виртуозному использованию различных техник: офорта, резца, сухой иглы, рулетки, в сложности тональных переходов и легкости штриха гравер не уступает Бервику и превосходит Ж. Вилля.
Завершалось затянувшееся пребывание Уткина в Париже. Он собирался вернуться в Петербург, когда разразилась Отечественная война 1812 года. Под поручительство Бервика, Уткин первое время находился на свободе, но с началом русского наступления был помещен в крепость и перевозился из города в город в качестве военнопленного. Удалось освободиться ему только в апреле 1814 года, после взятия Парижа союзными войсками. Тогда же, в составе свиты императора Александра I он провел два месяца в Лондоне, завязав знакомства с английскими граверами, сохранившиеся на всю жизнь.
По возвращении в Петербург круг знакомых Уткина составили его сводные братья Муравьевы, в доме которых он жил первые годы после Франции, — будущие декабристы Александр и Никита, их кузен — поэт К. Батюшков, их друзья — П. Я. Чаадаев, братья А. И. и Н. И. Тургеневы, С. И. и М. И. Муравьевы-Апостолы, И. А. Якушкин, М. С. Лунин, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский. Не случайно, вероятно, что в толпе, собравшейся 14 декабря 1825 года на Сенатской площади, оказался и Уткин. Другим важным кружком, оказавшим большое влияние на формирование его уже не общественных, а эстетических взглядов, был дом президента Академии художеств, образованного и доброжелательного Алексея Николаевича Оленина, где "предметы литературы и искусства занимали и оживляли разговор..." Многочисленные работы Уткина в области книжной графики: его виньетки, иллюстрации, титульные листы, вызывавшие восхищение современников, — создавались отчасти и под влиянием его дружеской близости ко многим писателям.
Но петербургский период творчества Уткина — это прежде всего его портреты. Он создал обширную портретную галерею своих современников — писателей, актеров, деятелей культуры. Портреты эти просты по композиции, в основу их положен не живописный оригинал, как практиковалось ранее, но графический — карандашные или пастельные зарисовки, что придавало им большую живость и непосредственность. Уткин, классицист по образованию, художественным склонностям и парижскому опыту, ближе всего приближается в них к трактовке личности, свойственной романтикам. Если стилистически они тяготеют к позднему классицизму с его четким рисунком, ясной простой композицией, заполненностью поля гравюры штриховкой, то в выражении различных граней человеческого характера, живости и эмоциональности восприятия модели, выделении поэтических и творческих ее черт, ее незаурядности — сказывается эпоха романтизма. Но сложившаяся иерархия жанров, отводящая в гравюре портрету место менее значительное, чем историческим композициям, привела к тому, что именно эти уткинские работы оказались недооцененными. Хотя и признавались благородство и сходство портрета Карамзина, выразительность портрета Оленина, свобода портрета Крылова, отказ от показной эффектности в портрете Пушкина — тем не менее современникам казалось, что в портретах гравер разменивается на мелкие работы, и публика решительно предпочитала более традиционные, гравированные с виртуозностью и блеском большие листы
Преподавание в Академии художеств, где Уткин заведовал гравировальным классом, и работа в Эрмитаже, где в течение сорока трех лет он был хранителем Кабинета эстампов, также занимали немалое место в жизни гравера. Уткин с присущей ему добросовестностью занимался собиранием, систематизацией и каталогизацией эрмитажной коллекции гравюр, но помимо этого осуществлял также и то, что сейчас назвали бы культурным обменом. В России не было, пожалуй, другого художника, чья связь с европейскими коллегами была бы столь тесной. Участие в парижских выставках, многолетняя переписка и пересылка гравюр — собственных и своих учеников — позволяли знакомить французские, английские, немецкие и итальянские собрания с русской гравировальной школой, а в ответ получать последние работы заграничных друзей Уткина.
Разнообразие деятельности Николая Ивановича Уткина, его безупречные мастерство и вкус в любой работе, им исполненной, широта его взглядов и дружеских связей сделали то, что без его личности неполной представлялась бы картина русской художественной жизни первой половины XIX века.