Дудин-Марцинкевич, Самуил Мартынович (1863-1929)
В Государственном Русском музее хранится картина малоизвестного живописца В. А. Кузнецова "Заседание Общества имени А. И. Куинджи" (1915). На ней в числе прочих изображен Самуил Мартынович Дудин-Марцинкевич — один из учредителей Общества, бессменный его библиотекарь, художник, картины которого прочно забыты, и вместе с тем чрезвычайно интересная фигура, хотя интересная скорее судьбой, нежели творчеством.
Познакомившись с биографией Дудина-Марцинкевича, хочется назвать его художником-дилетантом, "забавляющимся" живописью в перерывах между серьезными занятиями. Серьезным занятием было востоковедение — ему Дудин отдал много лет, работая ученым секретарем Музея антропологии и этнографии (1893-1928) и заведуя отделом среднеазиатских древностей (с 1911 года), публикуя труды по этнографии и искусству Средней и Центральной Азии, принимая участие в научных экспедициях. Между тем по формальным признакам все обстояло как раз наоборот: систематическое живописное образование художник получил в Академии, в мастерской И. Е. Репина, а Азией "заболел" раньше, во время политической ссылки в Сибирь (1887 — 1891) — и в этих условиях сумел самостоятельно изучить предмет своего увлечения.
Поначалу ориенталистика и изобразительное искусство присутствуют в жизни Дудина как бы параллельно друг другу и вполне независимо. С 1891 года, уже определившись в своих "восточных" склонностях, он начинает посещать в качестве вольнослушателя классы Академии художеств — но в том же году прерывает на некоторое время обучение, оформившись художником и фотографом в Орхонскую экспедицию В. В. Радлова: так он открывает для себя Монголию, по искусству и быту которой впоследствии издаст монументальный четырехтомный альбом ("Древности Монголии", СПб., 1902). Меньше чем через два года в составе экспедиции В. В. Бартольда он осуществляет путешествие в Туркестан — еще одно место, куда будут направлены его научные интересы. Но в промежутках между поездками он учится живописи. Окончив Академию (по классу И. Е. Репина) в 1898 году и получив звание художника за картину "В храме Таниты", Дудин пользуется своим правом на заграничное пенсионерство — однако его картины, появляющиеся на академических выставках с 1900 года, в большинстве вдохновлены восточными впечатлениями ("Хауз", "Дуваны", "Дверь в мечети Шах-и-Зинда", "Вход в мечеть слепых в Самарканде", "У храма", "Пруд у мечети"). Выполненные не без оглядки на творчество В. В. Верещагина, эти мастеровитые и дотошные этнографические штудии постепенно перерастают в большие полотна, разнообразные по жанровой принадлежности ("Ученик медресе Шах-и-Зинда", "Из жизни старого Востока", "Улица в Самарканде", "Вечер в Самарканде", "Восточный пейзаж"). Легкость и быстрота кисти, безусловная натурная достоверность изображаемого, экзотичность мотивов, привлекающая зрителей, — все это обеспечивало искусству Дудина известную популярность. Академическая выучка сказывалась в жесткости рисунка, в выверенности композиций. С другой стороны, была у живописца и иная линия творчества — начатая дипломной работой "В храме Таниты" (эта картина вызвала эпиграмму художника Г. О. Калмыкова: "У обнаженных в храме Таниты сломаны кости, впали ланиты") и впоследствии продолженная целой серией "ню", в которых традиции академического рисунка причудливо сочетались с чуть декадентским эротизмом ("Натурщица", "Перед купанием").
С течением времени две "ипостаси" Дудина пришли к гармоническому согласию. Опыт художника помогал ему в сборе материалов для научной работы — так, из двух экспедиций, осуществленных под руководством С. Ф. Ольденбурга в Восточный Туркестан (1909-1910) и в Западный Китай (1914 — 1915), он привез огромное количество натурных рисунков, увражей, зарисовок памятников архитектуры, прикладного искусства, орнаментов (в настоящее время эти листы хранятся в Музее антропологии и этнографии АН СССР). В результате поездок пополнялись его собственные коллекции восточных ковров, керамики, изразцов, впоследствии перешедшие в фонды Государственного Русского музея, Государственного Эрмитажа и Музея антропологии и этнографии АН СССР (с последним музеем Дудин был связан многолетней работой, длившейся почти до смерти ученого). С другой стороны, и в творчестве Дудина сказывалась научная сторона его деятельности. Характерны в этом смысле выполненные им в соавторстве с Н. И. Ткаченко иллюстрации к Н. В. Гоголю в изданиях А. Ф. Девриена. В предисловии к роскошно оформленному тому "Вечеров на хуторе близ Диканьки" художники обещали помочь читателю "несколько живее перенестись мыслью в ту же среду и обстановку", "дать те бытовые мелочи и подробности, о которых Гоголь упоминает вскользь". И действительно, иллюстрации поражают кропотливой, истинно научной дотошностью в воссоздании реалий гоголевской поры — мелочей быта, костюмов, посуды; жаль только, что за увражной точностью деталей потерялась поэзия рассказов, атмосфера словесного текста.
Коллекционер и библиофил, страстный книжник, завсегдатай букинистических лавок, путешественник и ученый — таким запомнили и описали Дудина-Марцинкевича его современники, товарищи по Обществу имени А. И. Куинджи А. А. Рылов и П. Д. Бучкин. Сначала человек науки, потом художник, — вероятно, в такой оценке была своя справедливость, несмотря на то что Дудин никогда не оставлял занятий живописью и относился к ним всерьез, как к профессии. Эскизы двух панно, выполненных к первой годовщине революции, хранящиеся в собрании Государственного Русского музея ("До 25-го октября 1917 года" и "После 25-го октября 1917 года" — диптих украшал два соседних здания Совета депутатов Петроградского района), позволяют увидеть в нем человека, затронутого временем, но одновременно показывают, до какой степени чуждыми остались ему веяния нового искусства XX века. Замысловатые аллегории с обязательным набором атрибутов (светильник, двуглавый орел, гильотина, знамя), с фигурой плачущей женщины, олицетворяющей угнетенный народ, и рабочего, символизирующего народ освобожденный, написаны старательно и подробно, полностью лишены плакатной, монументальной выразительности. Ничем не отличаются от сделанных ранее и пейзажи Дудина 1920-х годов — "Сумерки белой ночи", "Самарканд", "Серый день в Гобийском ущелье". Вклад же, сделанный им в востоковедение, много значительнее его живописного наследия. Достаточно краткого перечисления трудов — "Орнаментика и современное состояние старейших самаркандских мечетей", "Архитектурные памятники Китайского Туркестана", "Ковры Средней Азии", "Техника стенописи и скульптуры в древних буддийских пещерах и храмах Западного Китая", "К вопросу о технике изразцовых мозаик Средней Азии", чтобы оценить широту научных интересов Дудина-Марцинкевича. При этом и специалисты-этнографы, занимающиеся Востоком, считали Дудина серьезным ученым. Не случайно выпуск трудов Музея антропологии и этнографии АН СССР 1930 года (т. 9) почти целиком посвящен его памяти. Но он не был ученым кабинетного толка — его страсть к путешествиям, его коллекционерские, "знаточеские" увлечения естественно дополнялись любовью к искусству и "деланием" искусства. Так проявляла себя цельность многогранной, истинно творческой натуры, творческой во всех сферах деятельности.