Рамзей, Аллан (1713-1784)
Пожалуй, ни одна эпоха в изобразительном искусстве Англии не знала столько блистательных имен, как XVIII столетие. Это время стремительного развития ее художественной культуры, время, когда английская живописная школа впервые получает общеевропейское признание. Особенный подъем переживает портретная живопись. Вершиной ее расцвета явилось творчество Рейнолдса и Гейнсборо — в их лице нашла своих продолжателей традиция крупнейшего фламандского художника XVII века Ван Дейка, работавшего при дворе английского короля Карла I. Непосредственным их предшественником и серьезным соперником в жанре аристократического портрета был Аллан Рамзей.
Имя Аллана Рамзея в наши дни известно немногим. Один из ведущих английских живописцев 40-60-х годов XVIII века, придворный художник Георга III, широко признанный при жизни, он был забыт вскоре после смерти, оттесненный громкой славой своих великих соперников.
Рамзей родился 2 октября 1713 года в Эдинбурге. Отец художника, Аллан Рамзей-старший, был известный шотландский поэт, собиратель и издатель народных песен, один из заметнейших деятелей шотландской культуры. Его дом являлся средоточием интеллектуальной жизни Эдинбурга. Получив блестящее разностороннее образование, унаследовав от отца универсальность интересов, будущий живописец легко вошел в среду шотландской художественной элиты и уже в 16 лет стал одним из членов-основателей Эдинбургской Академии св. Луки. Однако академия просуществовала недолго, и Рамзей, не видя для себя возможности получить серьезное живописное образование в своем родном городе, в 1734 году приезжает в Лондон. Два года спустя, оставив занятия у столичных мастеров и заручившись рекомендательным письмом к директору Французской Академии в Риме, он отправляется в Италию. Рамзей был едва ли не единственным британским художником XVIII века, приехавшим туда учиться.
Обучение у мастеров позднего барокко Франческо Империале и Франческо Солимены, знакомство с непревзойденными образцами итальянской живописи прошлого, занятия во Французской Академии в Риме — позволили Рамзею не только усовершенствовать свое мастерство, но и усвоить уроки большого европейского стиля. Он приобрел опыт, какого не было у других английских художников; как сказал один его соотечественник: "Хотя Рамзей и не обладал таким глубоким своеобразием, как Хогарт и Рейнолдс, но он был более их европейцем и, что особенно важно, современным европейцем".
Портрет доктора Торриано, написанный Рамзеем еще в Италии, показывает его верным последователем своих учителей. Художник свободно владеет приемами барочной живописи — эффектно использует контрасты света и тени, превосходно передает фактуру тканей, не избегает и некоторой картинности в постановке позы модели. Однако возвышенный "слог" барокко не служит у Рамзея созданию образа, замкнутого в своем величии, — классическая поза тициановского "Ариосто" воспринимается здесь как естественное движение, непринужденный жест обращающегося к зрителю собеседника. В портрете Торриано Рамзеем уже найден сюжет его будущих произведений. Персонажи его портретов редко предстают просто позирующими, почти всегда они — действующие лица некоей воображаемой сцены, фрагментом которой является сама картина. Их позы, мимика, взгляд, движение кажутся непосредственным откликом на внешний импульс, адресуются не видимому нам собеседнику. В своих портретных образах Рамзей никогда не стремился заострить ту или иную черту характера, усилить присущую лицу выразительность, нарушив этим его природную гармонию. Мягкость и деликатность, с какими Рамзей раскрывает характер своих героев, сообщают им то очарование тайны, когда знание о человеке возбуждает тем больший интерес, чем ближе кажется разгадка его личности. Подлинные душевные качества его персонажей прочитываются не столько в неизменных чертах внешнего облика, сколько в подвижных чертах лица, в открытом, исполненном достоинства взгляде, обращенном к зрителю как бы для доверительной беседы.
Постепенно Рамзей отойдет от прямого использования барочных эффектов в живописи, но следы итальянского влияния останутся в классической законченности формы, изысканном, тонко нюансированном колорите, в том естественном благородстве образов, которое отличает портреты итальянских мастеров.
Его искусство отвечало всем требованиям аристократического заказа. По возвращении в Великобританию в 1739 году он быстро находит богатую клиентуру среди шотландской и английской знати и в течение одного десятилетия завоевывает место ведущего портретиста столицы, вытесняя модных иностранцев, в частности, такого преуспевающего художника, как Жан-Батист Ванлоо. Однако в 50-е годы Рамзей сам попадает под обаяние искусства Наттье и Латура и пишет целый ряд произведений, стилистически близких французским образцам. В основном это портреты очаровательных светских дам, где сами модели располагали к изящному и легкому языку живописи рококо. Но в те же годы Рамзей создает произведения, в которых простота и строгость изобразительных средств и повышенный интерес к внутреннему содержанию образа не оставляют возможности говорить о влиянии французского искусства. Эти портреты уступают первым в изысканности, но превосходят их проникновенностью и глубиной наблюдения характеров.
В 1757 году Рамзей с помощью влиятельного шотландца Джона Стюарта, графа Бьютского получает заказ на портрет принца Уэльского. Этот портрет настолько понравился его заказчику, что когда принц принял венец, став Георгом III. он назначил Рамзея на должность королевского живописца. Так с 1761 года начинается придворная карьера художника. Он пишет парадные портреты королевской четы и высшей лондонской знати, продолжая ту линию в английской живописи, основоположником которой явился Ван Дейк. Об этом периоде творчества Рамзея дает представление портрет лорда Бьюта, упомянутого друга и покровителя художника. Бьют, одетый в придворный костюм с шотландским рыцарским орденом, изображен в полный рост на фоне дворцового интерьера. Торжественная репрезентативность композиции контрастирует со спокойным, полным искреннего доброжелательства взглядом лорда Бьюта, вносящим интимную ноту в это парадное изображение. Во всем облике этого человека, его горделивой осанке и непринужденной позе чувствуется та сложная и неуловимая игра, в которой истинные черты характера спорят с условностью социальной "маски". Сам стиль художника становится еще сдержанней и мягче, чем в ранних его произведениях. Эта сдержанность является доминирующей чертой манеры Рамзея, сильно отличающей ее от стиля Рейнолдса. Рамзей не стремился, подобно своему великому современнику, запечатлеть грандиозную картину английской истории в портретах, его дарование носило скорее камерный характер, и даже в парадных аристократических портретах он меньше всего желает создавать "памятники", хотя многие его образы обладают подлинной значительностью. Однако Рамзею не хватало оригинальности, решимости быть новатором, чтобы, подобно Рейнолдсу, Гейнсборо и Ромни, создать собственное направление в живописи. Он никогда не навязывал своей концепции модели, но отталкивался от ее реальных качеств. И выбор композиции, колорита и даже стиля зависел от того впечатления, которое производил на художника заказчик. Это проявилось с особой наглядностью, когда в 1766 году Рамзей писал портреты шотландского философа Юма и, жившего в то время у Юма, Ж. Ж. Руссо, эмигрировавшего из Франции. Юм изображен сидящим в своем кабинете в окружении книг. Элегантный, отделанный золотом костюм, свободная поза и дружелюбное выражение лица выдают человека, в котором духовная утонченность сочетается со светской галантностью. Погрудный портрет Руссо лишен аксессуаров. Философ изображен в восточном платье, в котором он производил очень странное впечатление на лондонцев, его суровое, напряженное лицо и лихорадочный пронзительный взгляд отражают возрастающую у Руссо меланхолию и манию преследования. Впоследствии Локарт писал, что, глядя на эти портреты, так же трудно предположить, что эти два человека были друзьями, как допустить мысль о союзе коровы с лужайки и дикой пантеры из джунглей. Способность изображать такой диапазон характеров свидетельствует о незаурядном мастерстве Рамзея.
В последние годы жизни интересы художника склонялись скорее к литературе и науке, чем к живописи. Широкая образованность и разносторонняя одаренность Рамзея немало способствовали его успеху в обществе и при дворе. Он состоял в близких отношениях со многими государственными и литературными деятелями, пользовался дружбой Юма, Руссо и Вольтера и одновременно был любимцем короля и его советником в делах иностранной политики. Все это говорит о том, что Рамзей сознавал себя прежде всего человеком культуры в широком смысле, а не только живописцем.
Художник умер в 1784 году в Лувре, на пути в Эдинбург, куда он страстно хотел вернуться перед своей смертью.