Шадр, Иван Дмитриевич (1887-1941)
Многолетняя творческая деятельность Ивана Дмитриевича Шадра (Иванова) поставила его в ряд наиболее выдающихся советских скульпторов. Его работы "Булыжник — оружие пролетариата", "Сеятель", памятники В. И. Ленину и А. М. Горькому являются образцами реалистического метода в пластике, а присущий им героический пафос отражает лучшие, главные, черты своего времени. Шадра не раз сравнивали с Горьким. Как и Горький, будущий художник вышел из бедной среды: его отец был плотником, в семье росло четырнадцать детей. Одиннадцати лет он был отдан "в люди" — на фабрику в Екатеринбурге и познал все лишения и невзгоды. Только инстинктивная любовь к искусству, смутное ощущение иного, прекрасного мира помогли ему изменить предопределенную внешними обстоятельствами судьбу. В 1902 году Шадру удалось поступить в Екатеринбургскую художественно-промышленную школу; здесь его учителем по скульптуре оказался известный художник Т. Э. Залькалн — он-то и посоветовал начинающему скульптору продолжить обучение в Петербургской Академии художеств.
Попытка Шадра поступить в Академию (а он для этого пришел в Петербург пешком) не увенчалась успехом — и здесь его биография сделала очередной, вполне беллетристический, поворот. Оставшись в столице без средств и существованию, ночуя на полуразвалившейся барже, Шадр нанялся в подручные к шарманщику — петь по дворам. В одном из выступлений его голос привлек внимание режиссера императорских театров М. Е. Дарского. Дарский принял участие в судьбе талантливого юноши, определив его без экзаменов в театральное училище, в класс артиста В. Н. Давыдова. Перед Шадром открылась карьера профессионального певца.
Однако навыки в скульптуре, полученные в Екатеринбургской школе, дали свои плоды — изобразительное искусство влекло Шадра более, чем вокал, хотя здесь дебют был удачен. В 1910 году, благодаря финансовой помощи И. Е. Репина, В. Н. Давыдова и других (а в становлении Шадра сыграли роль многие деятели русской культуры), он смог поехать в Италию и в Париж — для непосредственного знакомства с европейским искусством. Академического образовании художник так и не получил, и работа в Лувре и Ватиканском музее, копирование фресок Рафаэля, по существу сделались его единственной школой (если не считать уроков Залькална а Екатеринбурге). И в 1915 году, возвратившись в Москву, Шадр начинает самостоятельную профессиональную деятельность.
Одной из первых его работ стал проект "Памятника мировому страданию" (1915), принятый Думой и заслуживший одобрение Горького. Проект возник из конкурсной задачи — создать памятник тем, кто погиб на потопленном немцами госпитальном судне "Португаль", однако Шадр вышел за пределы задании. Впоследствии на основе этого замысла родился проект еще более грандиозного "Памятника человечеству". Эти ранние и неосуществленные работы уже дают представление о творческом лице скульптора — о его склонности к литературной символике и аллегоричности (образы и пластические группы "Памятника мировому страданию" имеют многозначительные названия — "Ворота вечности", "Озеро слез", "Человек перед лицом вечной тайны"), о масштабности и темпераментном размахе идей, о тяготении к монументальному и романтически-возвышенному.
Но окончательно творческая индивидуальность художника сложилась после революции. Ленинский план монументальной пропаганды открыл перед русскими скульпторами обширную перспективу деятельности, приложения творческих сил. На Урале Шадр создает памятник Карлу Марксу, рельефы с изображением Маркса, Карла Либкнехта и Розы Люксембург, а по возвращении в Москву (1921) исполняет большой заказ на серию круглых скульптур для Гознака — "Рабочий", "Красноармеец", "Сеятель", с них должны были делаться изображении на денежных знаках, марках, облигациях и т. д. Реалистическая достоверность и обобщенно-плакатная выразительность этих фигур отвечали складывающимся принципам новой советской эстетики.
Вслед за тем наступает длительный период работы над ленинской темой. Первым прикосновением к ней была скульптура "Ленин в гробу" (1924): в течение 46 часов в Колонном зале, пока шла церемонии прощания, Шадр лепил с натуры. От этой скромной, лишь на мемориальное значение рассчитанной работы — путь к обобщенным решениям образа в многочисленных памятниках Ленину — на ЗАГЭСе (1925 — 1926), в Днепропетровске (1930-1931, он остался в проектах), на Ижорском заводе (1932), в Горках (1934). Наиболее значителен "Ленин на ЗАГЭСе". Удачное сочетание скульптурной фигуры с ландшафтом сделалось образцом для советских скульпторов более чем на десятилетие.
1930-е годы — расцвет творчества Шадра. Он работает в разнообразных жанрах: исполняет психологически острые портреты ("Портрет художника Н. А. Касаткина", 1930), пробует свои силы в мемориальной скульптуре (надгробия Е. Н. Немирович Данченко, 1939; В. Л. Дурова, 1940), в создании садово-парковых ("Девушка с веслом", 1936) и городских скульптур (проекты памятников А. С. Пушкину и А. М. Горькому). Лучшие его работы рубежа 1920-1930-х годов — "Булыжник — оружие пролетариата" (1927). "Сезонник" (1929), экспрессивный эскиз группы "Рабочий и колхозница" (как известно, на конкурсе победил проект В. И. Мухиной и её скульптура была воздвигнута над советским павильоном на Парижской выставке 1937 года) — дают представление не только об индивидуальной манере художника, но и отчетливо представляют характерные тенденции пластики этих лет. По ним видно, в силу каких особенностей таланта Шадр смог стать одним из выдающихся скульпторов своего времени.
Стремление художника к типическому и обобщенному было созвучно устремлением эпохи. Темперамент Шадра, свойственная его образам романтическая приподнятость, истинно монументальный размах отвечали времени, требующему прежде всего масштабности и обобщенной героики. Однако Шадру парадоксально присуща и некоторая пластическая повествовательность: подробность лепки, однообразие фактур.
В его пластике есть привкус художественной неоднозначности. Но органически присущая ему широта дыхания (быть может, составляющая суть индивидуальности) уберегла скульптора от ординарности, а его произведения — от потери специфики пластической изобразительности.
Творчество Шадра не только принадлежит своему времени — как всякое крупное явление, оно это время одновременно выражает и определяет.