Шадов, Фридрих Вильгельм (1789-1862)
Фридрих Вильгельм Шадов принадлежал к семье, давшей Германии трех известных художников: прославленным скульптором был его отец, Иоганн Готфрид Шадов, отцовское ремесло унаследовал и брат Вильгельма — Рудольф. Первым учителем сыновей был отец, обучавший рисунку. В 1808 году, после двухлетней службы в солдатах, Вильгельм стал студентом Берлинской Академии художеств. Через два года, получив прусскую государственную стипендию для завершения образования, он отправился в Рим.
Рим, на протяжении нескольких веков притягивавший к себе художников, не утратил для них привлекательности и в начале XIX века. Со всех концов Европы стекались сюда выпускники различных академий — без римской поездки, без того, чтобы увидеть и рисовать римские древности, дышать воздухом Италии — родины искусств, не мог обойтись ни один художник. Среди множества кружков, землячеств, мастерских молодому художнику нелегко было сделать выбор. Вильгельм Шадов сделал его не сразу, но решительно: он присоединился к группе немецких и австрийских художников, которых прозвали "назарейцами", сами же они называли себя "Братством святого Луки".
История этого братства началась в Вене, где встретились два молодых художника — Фридрих Овербек и Франц Пфорр. Оба они были не удовлетворены Академией, в обоих жил дух романтизма, оба восхищались работами старых мастеров — Дюрера и проторенессансных итальянских художников, которых можно было увидеть в недавно открытом императорском собрании картин в Бельведере. Они все более отдалялись от Академии, но взамен приобрели нескольких единомышленников, и среди них Людвига Фогеля и Йозефа Винтергерста. 10 июля 1809 года, в годовщину своей первой встречи, они поклялись хранить верность истине, возродить пришедшее в упадок искусство и бороться против академизма. Своему союзу они дали имя евангелиста Луки — патрона средневековых цехов живописцев, и Овербек нарисовал эмблему, которая с тех пор помещалась на обороте их холстов: св. Лука под аркой, в центре которой буква "W" — "Wahrheit" — истина.
В 1810 году друзья переехали в Рим, занятый тогда наполеоновскими войсками, и поселились в заброшенном монастыре Сан-Исидоро. Они жили общиной; их сплачивали прогулки по Риму, диспуты и работа. Они работали вместе: совместно рисовали модель, разрабатывали композицию, выбирали темы — не мифологические, как в Академии, а исторические или религиозные. Они искали в искусстве высокие идеи, искренность и духовность и, не находя их в рассудочном классицизме, открыли для себя Средневековье и раннее Возрождение. Слова Фридриха Шлегеля о художнике, который должен руководствоваться движением сердца, быть невинным, чувствительным, вдумчивым и не стремиться к виртуозности в своих творениях, словно сказаны об идеалах назарейцев. Постепенно определялся и живописный стиль, общий для всей группы: строгая композиция, подчеркнутый контур, яркие локальные краски. В программе и приемах были и последовательность, и ограниченность средств и целей. Интерес к назарейцам в Риме возрастал — одни посмеивались над странной общиной, другие, в том числе и датский скульптор Торвальдсен, с уважением относились к их идеям; число членов братства возрастало — к ним присоединились итальянец Джованни Коломбо, Ю. Шнорр фон Карольсфельд, Фейт, берлинцы братья Шадов. В 1812 году в Альбано близ Рима умер Пфорр, пользовавшийся огромным влиянием на своих друзей. После его смерти художники больше не вернулись в Сан-Исидоро. Группа пережила кризис, выход из которого нашел новый член братства Петер Корнелиус.
Этим выходом была монументальная живопись, как нельзя более отвечавшая и стремлению назарейцев к большому стилю, и увлечению средневековым искусством. Прусский генеральный консул в Риме Якоб Соломон Бартольди великодушно дал возможность молодым художникам испробовать свои силы. Он поручил им расписать один из залов своей резиденции Палаццо Цуккари, прозванной позже Каза Бартольди. Эта была первая крупная работа общества. Темой росписей послужила библейская история Иосифа. В мае 1816 года Овербек распределил сюжеты, в июле уже были готовы первые картоны. В сентябре Фейт написал свою первую фреску, а в июне следующего года Овербек известил об окончании всего цикла. Он был создан в невероятно короткое время — всего за один год. И за это время молодые художники, не имевшие ранее представления о фресковой живописи, изучили и освоили новую технику, реконструируя старые приемы и усиливая звучность красок введением темперы. (В 1886 — 1887 годах эти фрески были отделены от стен и перенесены в Национальную галерею в Берлине.)
Вильгельм Шадов исполнил две композиции: "Дети Иакова приносят ему окровавленную одежду Иосифа" и "Иосиф, толкующий сны виночерпию и хлебодару, заключенным с ним в темницу" — они умело построены и не уступают работам его товарищей. Однако этот опыт остался единственным. После фресок в Каза Бартольди стало очевидным, что художнику менее удаются сложно построенные исторические композиции, его сила — в изяществе рисунка, тщательности исполнения камерных композиций, в психологизме портретов.
Портрет занимал немалое место в творчестве назарейцев: в кружке, где дружба ставилась столь высоко, особенно ценились портреты близких. Таков и шадовский "Автопортрет с братом Рудольфом и Б. Торвальдсеном". Изображенные на нем люди — друзья, единомышленники и соратники, объединенные глубоким духовным родством, охваченные единым высоким порывом, рукопожатие которых — клятва, присяга на верность идеалам Искусства.
В 1819 году Вильгельм Шадов вернулся в Берлин, чтобы занять там должность профессора Академии художеств. Он вскоре приобрел известность как отличный преподаватель, умевший собрать вокруг себя способных учеников, и как первоклассный живописец, назначенный придворным портретистом. Еще через несколько лет, в 1826 году, начался новый этап его деятельности, едва ли не самый значительный в его жизни, когда Шадов принял приглашение возглавить Дюссельдорфскую Академию художеств, в то время весьма скромную.
Реформа Академии, произведенная Шадовым, оказалась возможной благодаря его умению привлекать таланты и руководить ими. Часть учеников последовала за ним из Берлина в Дюссельдорф. Здесь Шадов застал кружок художников, охваченных жаждой знаний и культуры и готовых стать его единомышленниками. Таким образом, преподавателями Академии были люди, всецело разделявшие его взгляды. Вскоре Академия стала духовным центром города. Совместное музицирование, чтение, открытые театральные репетиции занимали свободное время. Дух Гете царил в маленьком кружке, и, казалось, еще раз воплотился идеал гармонии искусства и жизни.
Академия организована была по принципам в достаточной мере идеалистическим. Начать обучение можно было очень рано — в "элементарном классе" уже с 12 лет. Затем следовали классы подготовительный (где штудировались обнаженная модель, античная скульптура и натура), изучение вспомогательных дисциплин и, наконец, заключительный "класс мастерства". В основу преподавания был положен рисунок с натуры, а не рисование с гипсов, предпочитавшееся во всех академиях. Более всего ценились индивидуальность дарования и непосредственное изучение натуры. Границы жанров, по шадовскому уставу классов, были весьма расплывчаты: историческая живопись включала в себя исторически-поэтические жанровые изображения и сюжеты легенд, ее также дополняли пейзажные изображения; в свою очередь ландшафт также мог дополняться жанром. Именно пейзаж прославил дюссельдорфскую школу. Внимание к жанровой живописи создало почву для расширения ее границ и появлению социальной тематики, особенно усилившейся во время революции 1848 года. И хотя сам Шадов до конца жизни предпочитал писать аллегорические и религиозные композиции, либеральность его взглядов и широта суждений позволили создать школу оригинальную, ставшую самой значительной и ценимой среди немецких художественных центров.